• Кресты
• Одуванчики
• Изморозь

Как хотел я тот сон уберечь — пробуждение было мне пыткой —
в нём туман поднимался до плеч, месяц таял печальной улыбкой,
мы с тобой тихо шли, обнявши́сь, что-то нежное роща шептала…

И — от счастья — мы так напили́сь, что и этого было нам мало.
Завернули мы, на огонёк, к бабе-Нюре, реально по дури.
«Нет, — сказала, — ни капли, сынок…» Ну, и врезал ей — нежно,
в натуре.
А наутро — менты: «Это ты, старушонку на небо отправил?
Так тебе, ангел, светят Кресты». Этот случай братву позабавил.

Жизнь вдыхаю, как смрадный дурман, лишь под утро душа затихает,
и тогда наплывает туман — нас с любимою соединяет.
Как хотел я тот сон уберечь. Память-сука во сне завывала!
Да игра разве стоила свеч… мать-тюрьма всё тесней обнимала.



Одуванчики шапок —
ведут…

Весь подросток — в отцовской ухватке
(ненароком, припомнится тут —
как тонул головой в его шапке).

Эта шапка — давно по тебе!

(На чужом, полумёртвом просторе —
зубы скаля угрюмой судьбе —
жить в судебном осадке — без воли…)

Но — за зоной — в глухой тишине,
презирая злой оклик двустволки,
морды флейтами тянут к луне —
музицируют! — вольные волки.

Эти звуки… порой достают!

Сквозь оконные щели барака.
И заточки — легко! — достают
пацаны, что на всё наплюют,
режут вены… кромешного мрака.

… И, как чужая, голова…
жизнь — сон больной,
где всё не любо:
жестокосердия слова
учу, закусывая губы.

Седая изморозь висков,
увы, ума не прибавляет.

И каждый выдох,
каждый вдох