С новым счастьем...

“Кто там бесконечно набирает?” - проснулся Борис и дотянулся до параллельного телефона.
Долгие гудки. Наконец, трубку подняли, и он услышал усталый голос мамы: “Алло!.. Слушаю вас…”.
- Бабушка, позови Арка! - без предисловий попросил девятилетний сын Бориса. 
- Славик, солнышко мое! - запричитала мама.
- Позови Арка! - дважды повторилось в ретрансляторах.
- Арк, Арк! Иди сюда! Это Славик звонит!.. Вот он подошел…
- Арк! Аркаша! Любимый! Как я скучаю без тебя!.. Аркаша! - заплакал Славик. На другом конце провода тоже раздался вой. Громкий, саднящий. Так они и плакали - его сын и его собака, разделенные половиной Земли.
“Надо же, шакал, где-то код раздобыл. Теперь понятно, откуда такие сумашедшие счета за телефон… А как я ему объясню, если самому хоть плачь? Жену разбудить? Она что ли железная…”
- Славик, ты его слышишь? - вернулся голос мамы.
- Да. Спасибо бабушка, - сказал Славик и повесил трубку.
“Господи!.. Может, надо было хоть что-то сказать маме, поговорить, раз уж Славка дозвонился? Сам звоню два раза в месяц. Денег и так нет… Ну, Славка - шакал… И о чем бы мы с мамой говорили? Одна песня: какой Арк послушный и как они с папой его холят. Хороша песня - два доллара минута. Умный-то он - умный, а слушаются доберманы только строгого ошейника…”
И Борис представил себе, как отец с палочкой спускается с третьего этажа, добирается до ворот маленького дворика, закрывает их и дает отмашку маме. И через мгновение пулей вылетает Арк оросить мусорный ящик. Другого способа нет. Иначе выскочит пес на центральный проспект и, если не погибнет, то насмерть перепугает прохожих. Никто ведь не знает, что добрей этой “пантеры” нет никого на свете.
Борис вспомнил, как до семи лет засыпал Славка, лежа на Арке. А тот даже не шелохнется, пока сына в кровать не унесут. Как радовался пес гостям, крутя обрубком хвоста и подныривая длинной башкой. Жена ворчала: “И это полицейская собака? Смысл от него какой? От воров не защитит… Только полы истоптаны, мебель искромсана, да готовь ему жрать каждый день…”
У жены к Арку был особый счет: две пары итальянских сапог, две пары австрийских туфель, шуба… Почесал он свои зубки! Но и рыдала же она, прощаясь с ним, зацеловала его вытянувшуюся морду.
Знал пес, что его оставляют. Знал и беспомощно рычал на получившего ордер нового хозяина квартиры. Первый раз он рычал на человека, пришедшего в их дом, милого и порядочного, терпеливо ждавшего их отъезда. Ему Борис оставил две тысячи тогдашних рублей и цветной телевизор, и все то финско-чешское благолепие на кухне и в ванной и попросил, чтобы жил Арк в своем доме, на своем месте. Условились, что год - крайний срок, когда собаку можно будет забрать.
Год. Почему год? Это друг написал Борису о собаке: “Пусть поживет год “в отказе”. Друг отчаянно возражал, чтобы собаку везли в Нью-Йорк. Он писал, что с ней никто не сдаст им квартиру, что нечем будет ее кормить. Друг звонил и призывал к ответственности. Он был неправ. Но что он понимает в семейных собаках.
Перед отъездом Борис разругался с отцом. Жестоко, до “имени твоего не вспомню!” Отец цеплялся за осколок их семьи, он хотел Арка.
“Ты не справишься!”
“Справлюсь!”
“Хорошо, возьми поводок, выведи его гулять…”
Арк, как обычно, рванул, и Борис поймал отца внизу лестничного марша.
Недооценил он отца: через день после их отъезда пес стал жить с родителями…
…Снова долгий набор. Снова Славка: “Бабушка, родная, не обижайся на меня. Я тебя тоже очень люблю и скучаю. Бабушка, приезжайте скорей… Бабушка, не оставляйте Арка!”

* * *
Родители прилетели под Новый год. Пластмассовую клетку с Арком вытащили на замерзший асфальт аэропорта Кеннеди, но Арк выходить не хотел. Славка вытащил его и целовал грязного и вонючего, а пес старался никого не узнавать и не понимал, что от него хотят. А, может, понимал слишком много и жалобно глядел на больную раком маму. А по дороге в Бруклин они уже смотрели в разные окна: пес - в сторону города, мама - в сторону океана.
С лендлордом были проблемы. Он крутил пейсы и, оттопырив нижнюю губу, утверждал, что собака обязательно кого-нибудь покусает, доберманы вообще злобные. Медали Арка на него впечатления не произвели. И тогда пес подошел поближе, посмотрел лендлорду в глаза и, повернувшись, ушел на место. Вопрос был исчерпан.
Арк гордился своими медалями. Там в дни выставок ему надевали золоченую цепочку с ними, и он шествовал, как отставник на параде. Здесь же, когда Славка, решив похвастать, вывел его на Оушен-парквей, пес осторожно стряхнул цепочку: другая жизнь - чего лезть со своими медалями.
И еще долго он никому не доверял. Добрел разве что, когда шли с ним к родителям, когда он подходил к маминой постели, лизал ей руку и понимал, что все здесь - одна семья, у которой горе.
Мама так и не увидела ни Америку, ни Нью-Йорк. Она умирала в Маймонидес-госпитале, а из окна ее палаты, с ее койки был виден повисший между небом и землей мост Верразано. Она смотрела на мост, не отрываясь. Тридцать лет она инженерила, занималась металлоконструкциями, а те, из которых собрали Верразано, были для нее непостижимы и уже недостижимы. А любила она российские дубы - те, у которых большие желуди. На памятнике ее - дубовая ветвь, но с дуба, у которого желуди маленькие.
Арк привык к этим желудям. Осенью, идя на поводке по Оушен-парквею, он с удовольствием разбрасывал их лапами. Борис гулял с ним рано утром - к семи нужно было на работу, Славка - вечером. Каждый раз Борис встречал на проспекте чету стареньких китайцев - они делали свою особую гимнастику и поначалу не обращали никакого внимания на него с собакой. Потом стали здороваться, а Арк вилял им обрубком хвоста. Китайцы улыбались, говорили “гуд дог”, потешно - даже в этих двух словах слышался акцент.
Год. Два. Три, четыре… Славка подрос. Арк постарел. Желуди уже не замечал и, увидев белку, уже не рвал поводок,. “У собак год за семь, Арк - мой ровесник, - приговаривал отец Бориса, - только у него нет проблем с сердцем”.
У Арка оказались те же проблемы, что у мамы - рак желудка. Он страшно страдал, а семья все надеялась его поднять. Но пришел день - и завернул Борис пса в одеяло, повез в клинику. Арк лежал на железном столе, не шевелясь и даже не моргая. Рыжебородый ветеринар, забыв всяческую этику общения с клиентами, смотрел на Бориса с неприязнью и совсем не по-американски выговаривал: “Вам бы его мучения!.. Его давно нужно было усыпить…”. И Борис поцеловал печальные глаза Арка.
Дома Славка на сутки уткнулся в мокрую подушку. Борис глушил водку. Отцу не говорили, он потом догадался сам.

* * *
- Хочу щенка! - заявил Славка. - Хочу, чтобы в доме опять была собака. Вам все равно, вы на работе.
Борьба была долгой. Славка действовал методом кнута и пряника. То устраивал бойкот, то вдруг начинал хорошо учиться и мыть полы. “Я буду убирать за ним, я его всему научу…”. Да кто ж ему верил! Каждый день Славка выпечатывал из Интернета объявления о продаже щенков-доберманов, вырезал из газет и оставлял на обеденном столе. Достал-таки, добил… Поехали, и положил Славка глаз на первую попавшуюся доберманшу в Стэйтен-Айленде, лопоухую и неуклюжую - куда ей до медалиста Арка. А еще и сука…
И ведь, действительно, сука! - Совсем щенок, а знала, как понравиться: сразу стала облизывать Славке лицо, покусывать ему пальцы, ложиться на спину, прося Славку почесать ей живот. В общем, он так увлекся, что смекнувший хозяин даже торговаться отказался: “$800 и ни цента меньше. Бери и уезжай!”.
По дороге домой сука стала Астартой, Астой. А следующим утром, в 6:00, “сукин брат” Славка уже отказался просыпаться, чтобы ее выгулять. И пошел с ней Борис на Оушен-парквей по наконец-то выпавшему снегу.
На известном месте увидел он делающую свою особую гимнастику китаянку. Одну… Она сначала Бориса не узнала, а потом грустно улыбнулась и сказала со своим акцентом: “New one?” (Новый, да?). Борис растерялся, кивнул и поспешил мимо. Вдогонку услышал: “Happy New Year!”.
“С новым счастьем!” - добавил он про себя по инерции.