Он бросил писать, как бросают пить,
когда утешенья мало,
когда исчезает былая прыть
и крысы ползут из подвалов.
 
Он встал на дороге один на один,
готовый сразиться с тьмою,
но тьма расползлась из широких равнин,
окутав его с головою.
 
Он взглядом окинул и дом, и сад,
где мысли роились, как пчёлы,
где был он, как в детстве, невинно рад,
рисуя свои глаголы.
 
В груди тяжело шевелилась душа
и пробовать крылья хотела.
Как бабочка, в коконе тесном шурша…
И вдруг прорвалась… Полетела!
 
Пока он по прошлого шёл берегам,
она уже дом облетела
и пыль отряхнула с оконных рам,
где бабочки тельце истлело.
 
Над нею струился тот хрупкий свод,
как волос её ребёнка,
и муха билась в дверной пролёт,
и плакала тонко- тонко.
 
О, как здесь хотелось остаться ей
среди нежилого порядка
и долгие слушать рассказы вещей,
пометы узнав и закладки.
 
Пространство и время чертили круги,
дыханьем одним согреваясь,
былое и близкое – други-враги
лица её тихо касались.
 
И в верхнем, закатом горевшем окне,
паук уже ткал паутину,
а жизнь трепетала на донышке-дне
сквозь пыльную солнца патину.
 
Но ей возвратиться положено в срок…
Он там, на дороге, остался,
в дешёвом пальтишке, озяб и продрог -
он с телом ещё не расстался.