Говорят, волка кормят ноги, а вот меня кормит язык, который мои израильские англоязычные коллеги признали английским, хоть я его учила, а потом и преподавала за железным занавесом.

Отсутствие языковой среды пыталась компенсировать чтением книг в оригинале. Порой удавалось поймать «вражеские голоса из-за бугра».

В годы застоя мне лишь один раз довелось поговорить с носителями языка. Я тогда была недавней выпускницей иняза. Мы с мужем отправились в экзотический ресторан «Кавказский аул» в окрестностях Сочи. Ехали туда по горному серпантину в пролётке, запряжённой парой лошадей. Несмотря на жару, извозчик был одет в бурку и папаху. Нас встретил официант в черкеске, проводил в небольшой зал, стилизованный под саклю, и усадил за столик у самого входа. У разведённого в центре двора костра солист пел зажигательные грузинские песни, а танцоры лихо отплясывали лезгинку.

Когда я пыталась расправиться с жёстким переперчённым шашлыком и думала о бедном пожилом баране, который отдал свою жизнь за это сомнительное гастрономическое удовольствие, я вдруг услышала многоголосый гул, в котором с радостным удивлением распознала обрывки английских фраз.

Оторвавшись от тарелки, я увидела иностранцев, направляющихся в соседнюю «саклю». В отличие от тяжёлого русского акцента гида, речь туристов являла собой настоящий королевский английский, знакомый мне по лондонскому лингафонному курсу. Какая редкая возможность осуществить свою тайную мечту и применить разговорные навыки в естественной речевой ситуации! Но тут я вспомнила Высоцкого: «Удивительное рядом, но оно запрещено». Дело в том, что у мужа был так называемый допуск, и это категорически исключало любые контакты с иностранцами. Перед моим мысленным взором возник портрет свирепой бабы с прижатым к губам пальцем.

Через некоторое время англичане высыпали во двор и закружились хороводом вокруг костра, а потом пытались танцевать твист под лезгинку. Один из них выбился из сил и присел на ступеньку у входа в нашу «саклю» совсем рядом со мной. Это был немолодой англосакс с рыжими, чуть тронутыми сединой волосами. На нём был элегантный светлый костюм, а под характерным форсайтовским подбородком, на который, если верить Голсуорси, «можно повесить чайник», красовалась бордовая бабочка. Ни дать, ни взять, вылитый поджигатель войны со страниц «Крокодила». Не хватало лишь цилиндра с намалёванным фунтом стерлингом. Будучи в полном восторге от колоритного этнического антуража, он воскликнул на чистейшем лондонском диалекте: «Wow! Such a fun!» и, уловив мой заинтересованный взгляд, спросил: «Do you speak English?»

И тут мой английский вырвался на волю, как долго томившийся в стойле скакун, и я огорошила своего собеседника обилием сложных грамматических конструкций, цитат и идиоматических оборотов. Он похвалил моё произношение, но не мог взять в толк, почему образованные русские не любят говорить на простом английском. Я поняла, что с непривычки переусердствовала. К тому же, сказались слишком глубокое погружение в быт английского дворянства 19-го века и полный отрыв от англоязычных современников. И тут англичанин, взглянув на напряжённое лицо моего мужа, спросил: «А почему ваш спутник так нервничает? Ревнует? Познакомьте меня с ним, и я развею его опасения». Я остолбенела, а иностранец, напоминающий созданный карикатуристами образ врага, подошёл к мужу, протянул ему руку и представился: «Фредерик Фрай, зовите меня просто Фредди». Тут в наш разговор вмешалась подоспевшая миссис Фрай, изящная седовласая леди, со словами: «Фредди, стоит отвернуться на минутку – и ты уже любезничаешь с хорошенькой девушкой!»

Уклониться от общения было невозможно. Мистер Фрай тут же познакомил нас со своей супругой Элис и дал нам визитную карточку, где было написано, что он является президентом корпорации, состоящей из трёх фирм, и проживает в Лондоне. Взглянув на наши удивлённые лица, он сказал с довольной улыбкой: «Да, я капиталист, «акула империализма», как пишут в ваших газетах». В ответ я сообщила, что являюсь членом коммунистического союза молодёжи и олицетворяю «красную угрозу», как пишут в их газетах, а потом призналась, что он первый капиталист, которого я вижу в нашей стране живым. Почему-то эта простая констатация факта показалась чете Фрай перлом остроумия и вызвала у них бурный смех.

В течение нашей оживлённой беседы Элис делала записи в своём блокноте, чтобы привезти в туманный Альбион образчики «русского юмора». Я побоялась, что со стороны это смахивало на передачу секретной информации, и посоветовала начать знакомство с юмором и сатирой России с рассказов Чехова. К тому же, объяснила, что не могу представлять русский народ, будучи дочерью еврейского.

«Это объясняет всё. Евреи знамениты своим парадоксальным чувством юмора, которое они сохранили в тяжелейших условиях многовековых испытаний», – произнёс мистер Фрай с неожиданным волнением в голосе. Мы были глубоко тронуты и поблагодарили его за эти слова, а он на прощание пригласил нас заглянуть в гости, если окажемся в Лондоне. Легко сказать «если окажемся в Лондоне»! Тогда это было не менее фантастично, чем полёт на Марс.

Но через четверть века мы всё же отправились из Израиля, где мой английский помог мне не только общаться, но и найти работу по специальности, в столицу Великобритании. Оказавшись в языковой среде, я, как говорят на современном сленге, «отрывалась по полной» и не упускала ни единой возможности поговорить с носителями языка: спрашивала дорогу у полицейских и прохожих, даже если могла легко ориентироваться по карте, беседовала с горничными и администраторами гостиницы, продавцами, официантами, рыночными торговцами и смотрителями музеев. Разговорившись с барменом знаменитого паба «Чеширский сыр», узнала, что завсегдатаями этого погребка были когда-то Чарльз Диккенс и Льюис Кэрролл. Вот почему так был назван кот со знаменитой улыбкой. В Лондонском Тауэре мою беседу с охранником в костюме бифитера бесцеремонно перебивал своим карканьем ворон, сидевший у него на плече, а потом звонок сотового телефона, раздавшийся из кармана старинного камзола, поставил на ней точку.

А в живописном парке у старинного замка я увидела всадника в рыцарских доспехах. Я попросила его попридержать коня, чтобы сфотографироваться с ним и, разумеется, поговорить по-английски. Но не тут-то было! «Рыцарь» приподнял забрало, под которым едва умещался еврейский нос. Узнав, что я приехала из Израиля, он заговорил со мной на иврите.

Оказавшись в ораторском уголке Гайд-парка, я не устояла перед искушением и, взгромоздившись на ящик, произнесла краткую импровизированную речь о корнях ксенофобии.

Вот только Мистеру Фредерику Фраю я не позвонила, хоть и захватила с собой его визитную карточку на всякий случай. Ведь, даже если бы он оказался долгожителем, то вряд ли бы вспомнил ту давнюю мимолётную встречу в стране советов и запретов.