Мимолётности (фрагменты книги). Многоточия. Памяти Киры

Не могу сказать, что я ее знал.
 Не могу сказать, что я с ней общался.
 Не могу сказать даже, что как-то по-особенному к ней относился. Но однажды прикоснулся к ее уникальному миру, который она иногда, не нарочито и не нарочно, приоткрывала нашему обычному миру, и обомлел на всю жизнь. От простой величественности, лиричности и невероятной силы любви, которую она излучала.
 Сейчас я не про ее кино, про него теперь много расскажут. Я про нее.
 Это было году в девяносто втором или девяносто третьем.
 Я работал на Одесской киностудии, в Объединении авторского кино «Эксперимент» у замечательного режиссера Михаила Семеновича Каца.
 Это было насыщенное, счастливое, полноценное время интересных дел. Киностудия напоминала Институт Чародейства и Волшебства из «Понедельника» братьев Стругацких. Помните? «Каждый человек – маг в душе, но он становится магом только тогда, <...> когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова».
Михал Семеныч и его товарищи затеяли тогда Фестиваль авторского кино. И меня позвали. Был я кем-то вроде исполнительного продюсера. Ну, то есть, помогал мэтрам. С нашей программой мы ездили в Москву, в Минск, в Ленинград. А однажды проводили одно из важных мероприятий фестиваля в Одессе. Во Дворце культуры студентов на Маразлиевской улице, прямо напротив Парка Шевченко. Не то открытие, не то закрытие, точно не помню.
 Была осень. Да, наверное ранняя осень… Во всяком случае вечерами уже было прохладно.
Помимо всяких интересных именитых московских и одесских гостей ожидалась она.
 М.С., человек довольно невозмутимый и уверенный в себе, не волновался. Это он так думал.  И большинство других людей наверное. Но я почему-то видел, что волновался. Может потому что поручение, которое он вдруг стал мне давать, показалось мне немножко безумным, а такого за моим учителем обычно не наблюдалось.
 Он деловито мне сказал: «Значит так, как только она приедет, ни на шаг от нее не отходи, не давай ей скучать и — любой каприз, попить там и прочее. Как ангел-хранитель. Понял?»
 Я понял. Когда она приехала, меня ей представили, ну, то есть, приставили к ней.
 Она скользнула по моему лицу рассеянной улыбкой и тут же куда-то упорхнула.
 Я стал делать что мне велено — то есть, порхать за ней ангелом. Но быстро понял, что ей это не нужно. А иногда ее это даже несколько беспокоило. Мы перекинулись двумя-тремя ничего не значащими фразами, я предложил ей какие-то напитки, еще что-то, не помню, не важно… И стал держаться в сторонке, стараясь не выпускать ее из поля зрения.
 Когда прошел кинопоказ и все остальные мероприятия вечера, меня опять приставили к ней. «Смотри тут...» - посмотрело начальство строго и удалилось.
 Началась обычная фестивальная суета: шампанское, разговоры.
 Я смотрел.
 И вдруг увидел, что она пошла к выходу.
 На ней было красивое темное элегантное платье.
 А на улице наверняка уже холодно.
 Когда я выскочил за ней на крыльцо Дворца культуры, я увидел, что она стоит и смотрит вдоль вечерней улицы. Я подошел и сказал: «Кира Георгиевна, вам не холодно?..»
 Она зябко повела плечами, повернула на меня голову и ласково улыбнулась.
 Я снял пиджак и аккуратно набросил ей на плечи.
 Она еще раз улыбнулась, глядя вниз, поправила пиджак на плечах.
 Так мы постояли несколько минут. Сперва я что-то говорил, о кино, о живописи, но быстро понял, что развлекать ее не нужно и замолчал.
 Она смотрела вдаль каким-то почти детским мечтательным взглядом, на ее губах мерцала едва уловимая улыбка.
 Я ждал. Молча, но, видимо, довольно громко.
 Она вдруг сказала: «Я жду одного очень важного для меня человека…»
 Я отошел в сторону и закурил.
 Она все так же смотрела вдаль, стоя вполоборота ко мне на крыльце в трепетном, невероятно волнительном и трогательном ожидании. В ее взгляде было столько любви, сколько я не видел до этого никогда. Она буквально излучала любовь. Она была самой любовью.
 Прошло несколько минут. В полумраке улицы, из туманного теплого света фонарей появилась человеческая фигурка. Когда человек приблизился, я увидел, что это муж Киры, художник Евгений Иванович Голубенко. Он поднялся к ней на три ступеньки. Она сняла пиджак, отдала мне, посмотрела в глаза с благодарностью, шепнула: «Спасибо, Сережа», и едва заметно медленно повела головой, как будто поставила многоточие... А он помог ей надеть кофту, которую принес с собой, и они ушли, помахав мне на прощанье.
 Я смотрел им вслед.
 Они шли неторопливо, рядом, вместе.
 Она дождалась.
 Когда они растворились в прохладном сумраке, я вернулся к веселой тусовке.
 Она была мэтром.
 Она была богиней.
 Она была кумиром.
 Она была авторитетом.
 Она была гением.
 Она творила свое кино так, как будто нет никаких проблем, как будто не рушилась страна, как будто ничего плохого вообще не было вокруг. Ее кино полно тихих смыслов и недосказанностей, столь свойственных ей многоточий.
 Перед ней преклонялись, ее боготворили, ею восхищались, ее просто любили. Те кто постарше. А мы, молодые пацаны и девчонки, всего лишь знали, что она есть и не очень-то понимали тогда, какой это подарок жизни — видеть и слышать ее иногда в том месте, где мы работаем.
 Это сейчас мы всё понимаем.
 Кира Муратова.
 Помню.
 И улыбаюсь сквозь слезы.