(ресторан "Южный")

                                                                                       

 Памяти венгра Додика, скрипача

 

 …Тот кабачок у порта в старом доме

 так памятен, как будто был вчера.

 Там пьяные, кто в злобе, кто в истоме,

 матросы коротали вечера.

 Их ни «на бога» не возьмёшь, ни криком.

 – Не траться, фраер! Пожалей слюны!..

 Туда попасть считалось высшим шиком

 для слободской заносчивой шпаны.

 Там наливали в долг. И если ссуда

 была нужна, давала всем без слов

 буфетчица Ивановна, паскуда,

 скупавшая «котлы» у шулеров.

 А не вернёшь – ну что ж,

 хлебнёшь как надо! –

 блатные с «пиками» не «мусора», поди…

 Стекала в бухту звёздная прохлада,

 теснилась неприкаянность в груди.

 Ещё в порту не подорвали дзота,

 он бычился с готичной вязью – «ХАЛЬТ!».

 Любой пацан тогда «по фене ботал»

 и цвиркал через зубы на асфальт.

 А к дому возле рухнувшей акации

 за справками народ тянулся, где,

 что ты не скурвился при немцах в оккупации,

 без устали строчил НКВД.

 Из проходных дворов тянуло скукой

 дешёвой, как казённое сукно…

 Тот ресторанчик был шикарной штукой,

 похлеще, чем трофейное кино.

 Играл в оркестре там мадьяр на скрипке

 так нежно, словно знал он тайны птиц.

 Стихали споры. И уже улыбки

 черты смягчали огрубевших лиц.

 В дыму табачном плыли пары в танце,

 дрожал смычок у самого виска.

 Казалось, что владела иностранцем

 какая-то надмирная тоска.

 В глазах цыганских стыл туман далёкий

 и шёл на нас, как на берег волна,

 и понимал я той тоски истоки,

 настолько близкой мне была она.

 И удивлялся я: как в этом теле,

 большом и полном,

 по веленью рук

 такие чувства плакали и пели,

 что плакали и пели все вокруг?

 И просыпались души,

 – (или, что там?) –

 и полнились любовью и виной.

 Рыдала скрипка вовсе не по нотам,

 по судьбам, исковерканным войной.

 Сиротство… плен…

 разлука… гибель близких…

 то умирал смычок, то оживал,

 и, как в кино, руины, обелиски,

 мерцая, плыли через дымный зал.

 И зал смолкал.

 Сходились брови строго.

 – Присядь, танцор! Не надо!

 Не греши!..

 А скрипка разговаривала с Богом

 и с Ангелом Хранителем Души…

 И вот сейчас, пусть даже и солги я,

 что прахом всё,

 что выжег те года,

 щемяще в сердце ноет ностальгия –

 о чём? – бог весть! –

 но вижу, как тогда:

 тоскует скрипка, бредит бас-гитара,

 и Додик-венгр, лоснящийся, большой

 из золотого, с монограммой,

 портсигара

 подносит папироску с анашой…