Шар бильярдный луны в лузу кроны платана упал;

эта светлая ночь объясниться желает помочь нам;

а в твоём перстеньке драгоценный мерцает опал,

и горит светлячок сигареты в саду полуночном.

 

А сверчки то смолкают, то снова трезвонят в ночи,

уголок наш сейчас – это центр, я уверен, вселенной,

через ветви мерцает оттенками царской парчи

полуночное море всё в бликах и блёстках Селены.

 

Этот крымский сентябрь нам от лета нельзя отличить,

даже можно устать от деньков неизменно хороших,

но уже паучок распустил инфернальную нить

и плетёт свою сеть для беспечных и немощных мошек.

 

Если слов не хватает, – всё может сказать поцелуй,

а любовный язык вечно юн, и придуман не нами,

и летучие мыши скользят над верхушками туй,

и пикируют вдруг, нас почти задевая крылами.

 

Как пьянят эти руки, которых желаннее нет,

как тоскую без них в ожидании ночи весь день я:

перламутровой бухты чарует серебряный свет,

он беззвучно вздыхает, глубин ощущая волненье.

 

Если слов не хватает, – то, значит, они не нужны,

значит, нам и без слов в мире этом легко и прекрасно –

эти трели сверчков так сегодня безумно нежны,

что слова не нужны, потому что и так нам всё ясно.

 

В лунном свете все звёзды померкли и еле видны,

тени лунные ночь, под копирку, всё множит и множит,

и до сада доносится шёпот и говор волны,

что с волною соседней никак наболтаться не может…

 ЗВОНИ И ПРИЕЗЖАЙ!!!

                                      О.И.

 

Я пережду, пока спадёт жара,

с веранды выйду в сад, люблю там тень я.

У персиков такая кожура

румяная, что просто обалденье!

Ты помнишь сад наш? столик? две скамьи?

Там бриза с гор стихали все потоки.

Под вечер запевали соловьи

и буйствовали в гуще крон высоких.

Бывало песен Танича слова

тянуться заставляли к сигарете,

сквозь листья небосвода синева

казалась самой синею на свете…

На Пушкинском бульваре гам и смех,

народу там, как грязи, то бишь – пыли.

Инжир, айва, и грецкий мой орех

тебя, надеюсь, тоже не забыли.

Звони и приезжай! Характер твой

люблю, он, как напев молдавской дойны;

вблизи шумит накат береговой

ритмичный и, как голос твой, спокойный.

Ты вспомни нашу битву за доской

за шахматною – в маминой квартире.

Я и сейчас, борюсь когда с тоской,

хожу всегда с е2 на е4.

А я живу от моря в двух шагах,

чем, изъясняясь чуть витиевато,

тебе и объявляю снова «шах!»

и вряд ли сможешь ты избегнуть «мата!».

Не каламбурь! Я до сих пор люблю

в мечтах себя представить графом, лордом,

и чайки вслед несутся кораблю,

чтобы на вантах прокатиться гордо.

Ты приезжай! У нас уже жара

не жарче, вспомни, маминого плова,

а персиков румяных кожура

такая, что балдею, право слово…