Великий Четверг. Гефсиманская ночь

В эту ночь масленичные листья полны
Ветрового пространства, движенья вечны
И дыханья нисана.
Медный свет, преломляясь на лепте Луны,
Путь обратный вершит до кедронской волны,
На вершине же тьма, и тела не видны
Петра, Иакова, Иоанна.

Сон сморил их и два принесённых меча,
Остриями совпав, иллюстрируют час
Третьей стражи.
Город лёг на долину, как Божья печать,
Вдоль потока цикады тревожно кричат,
И летучие мыши чернее, чем чад
Или сажа.

Но костёр, от которого ныне светло,
Не имея огня, изливает тепло
До скончания века
На живую и внешне заснувшую плоть,
И пространства и времени злое стекло
Не способны сей луч преломить до Чело-
Века.

Трижды Он обращается к ученикам,
На которых воздвигнется будущий храм
Веры, где и
Спят все трое, не видя, как льёт по щекам
Пот кровавый, и падает наземь Он Сам,
Обращая отчаянный взор к небесам
Иудеи.

Там, в молчании сфер, явен голос конца
Цифр и зла костяного. Преддверьем венца
Камни склона
Грудь упавшего долу и кожу лица
Раздирают, участвуя в плане Отца.
Коготь смерти острее и твёрже зубца
От короны.


Под ногами солдат зреет ветхая пыль.
Факелы неподвижны. То ветер, то штиль
В русле ночи.
Жизнь свой смысл обгоняет, – пророчил Кратилл.
След, в который ты даже ещё не ступил,
Зарастает уже за спиной твоей, иль,
Авва, Отче,

И для Сына спасенье сквозь страсти грядёт,
Сад пространней пустого пространства, но вход
Нищ и зябок.
Жизнь теснее бессмертия. Створки ворот
Уже жизни – но Вечность за ними поёт.
Нынче ж – тяжко, и спину грядущее гнёт
Ниже яблок.

Я и сам углубляю ладони свои,
Чтоб по капле стекались слова для любви
И прощенья.
Но сквозь плоть не услышать реченья Твои,
И всё меньше любви, так – хоть слёз до крови!
Время грузно течёт, и в теченьи двоит
Смысл теченья.

Мне представилось, будто бы совесть моя
Мимо мира плывёт, размывая края,
Исчезая из вида.
Что душа – это чаша, что чаша сия
Вглубь себя бесконечна, а мера питья
Нам дана не на краткий момент бытия
И присутствия быта.

Что она, как опавшие котики верб,
Взгляд-во-взгляд – отражает сыпучую твердь
Небосвода.
Где карается смертью конечная смерть,
Где твердеющий воздух оформлен как герб
Новой жатвы, где боль причиняет не серп,
А свобода.

Что несёт нам её металлический свет?
Только лязг острия, хруст отчаянных лет,
Ключ сознанья.
Выбор значит – прощанье с надеждой, тенет
Натяженье в тени самодельных планет.
Лучше гвозди любви, чем причинность и бред
Угасанья.

Боже, даруй же мне для судьбы рамена!
Я боюсь не допить до безбрежного дна
Твою помощь.
Сад с долиной всё тоньше, и озарена –
В людях, горах, равнинах – вся Божья страна,
Земли все, вся Земля. В ней – Голгофа видна,
И – начало пути – на вся веки и на
Гефсиманскую полночь.




Александр Закуренко, 2018

Сертификат Поэзия.ру: серия 906 № 133565 от 05.04.2018

4 | 9 | 1213 | 21.12.2024. 16:18:06

Произведение оценили (+): ["Сергей Погодаев", "Ольга Пахомова-Скрипалёва ", "Юрий Садовский", "Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °"]

Произведение оценили (-): []


Настолько стихи прекрасны и глубоки, что не откликнуться не мог! Понравилось все стихотворение целиком, но особенно прикипели к душе две строфы:


Мне представилось, будто бы совесть моя
Мимо мира плывёт, размывая края,
Исчезая из вида.
Что душа – это чаша, что чаша сия
Вглубь себя бесконечна, а мера питья
Нам дана не на краткий момент бытия
И присутствия быта.

Что она, как опавшие котики верб,
Взгляд-во-взгляд – отражает сыпучую твердь
Небосвода.
Где карается смертью конечная смерть,
Где твердеющий воздух оформлен как герб
Новой жатвы, где боль причиняет не серп,
А свобода.

И как хорошо, что произведение венчает молитвенной глубины заключительная строфа.
Спасибо, Александр!



Спасибо, Юрий. Только вернулся их храма. 

Помните, как удивительно у Чехова в "Студенте" это переживание предательства Петра?

Вот и я всегда чувствую в эти великие дни, что окажись тогда я в Гефсимании, то вряд ли у  меня хватило бы сил быть рядом со Спасителем. 

В лучшем случае уснул бы,  в худшем - сбежал.

Поэтому и прошу сил, которых так не хватает.

А если не хватает дел, пытаюсь хотя бы веру не угасить.


Александр, я тоже был на службе... Похожие мысли и меня неоднократно посещали. Воистину, мало кто и сегодня, зная наверняка, что Иисус - Сын Бога Живаго, не дрогнул бы в минуту испытаний. Но, что обнадеживает, так, именно, пример Петра, который после отречения, всю свою последующую жизнь, вплоть до крестной смерти своей, являл такую веру и завидное мужество для сирых и убогих, что и они, становясь учениками Христа, достойно претерпевали суровые гонения и мученическую смерть...
Значит, и у нас с Вами есть надежда - не дрогнуть в минуту роковую!

Совершенно мои мысли сегодня на Двенадцати Евангелиях, Александр.

Немощь, слезы - и вопреки всему Он нас милует.

Почти не пишу об этом. Но потребность остается, поэтому всегда радостно, когда кто-то дерзает писать об этих переживаниях.

"...наши страдания - это всего только лишь Страстная неделя перед Пасхой  и ...Пасха только потому и была и только потому и есть, что перед ней всегда Страстная неделя..."

Вот ропщешь и ругаешь и церковь, и церковную жизнь, а  в такие дни стоишь в храме и думаешь - без этого всего совсем непонятно, зачем жить....

А помните, как мы гимназию с сыном искали? Лет 12 назад (вот уже сколько мы с Вами  знакомы!). Вчера он мне пишет: "Прочувствовал предательство, страдания..." 

То есть стоя вчера в разных храмах, даже в разных городах, - мы одновременно были  в Гефсимании.

 Вот это единение -  предел всего желаемого в жизни.  Оно  сильнее любого разделения как в семье, так и в народе ("по тому узнают, что вы мои ученики..."). Только сораспявшись, можно войти в Царствие Небесное, а до этого - преодолев ненависть, свою "разбойную" натуру.

 Со всеми светлыми грядущими праздниками Вас!

Конечно, помню, Ольга.

Христос воскрес!