Море подснежников, крокусов, примул,

гор фиолетовых в небе гряда,

это ль, ответьте, для сердца не стимул,

чтобы забыть о хандре навсегда?

 

Город внизу в дымке сизой растаял,

льют небеса на весь мир бирюзу,

кружится чаек над соснами стая,

напоминая, что море внизу.

 

Горный кизил, как парчою одетый,

пчёлы затеяли первый свой мёд,

и вдохновение ищет поэтов,

а не, представьте, не наоборот.

 

Кто-то стращает, мол, март ненадёжен,

остерегает, мол, как бы там не

выхватил меч заржавевший из ножен

бледный февраль, да не верится мне.

 

Мартовский лес крымским солнцем обласкан,

мир в переменах, как пел Виктор Цой,

шмель прожужжал, зацепился об лацкан,

метку оставив цветочной пыльцой.

 

С крыльев порхающих бабочек тоже

к пальцам пыльца прилипает – пусти! –

только природа очистить так может

мысли, и чувствуешь счастье в горсти.

 

Дома сидеть – понапрасну рвать душу!

Воли мы, что ли, уже лишены?

Пенье ликующих птиц не нарушу,

свод не затрону лесной тишины.

 

Бабочки пляшут над яркой поляной,

месяц назад здесь всё было в снегу:

и восхищаться, вовек не устану,

не удивляться, вовек не смогу!

 

Просто напьюсь из ручья под сосною,

слушая в небе космический гул;

крокусы в прятки играют со мною,

думаешь, крокус, а он вдруг – вспорхнул…