В порт кефали набилось теснее, чем в банку сардин, и

привалила везенья моим рыбачкам полоса,

режет воду плавник перископом лихой субмарины

и внезапно ракетой взлетает дельфин в небеса.

 

В бухту стая бакланов поплюхалась с лёта внезапно,

швартовался к причалу, пришедший с прогулки, вельбот,

влез на ржавую сваю у берега мраморный краб, но

тут же бросился в воду, увидев бакланий налёт.

 

Значит, море живёт, несмотря на людские подлянки,

солнце тускло горит, как горит самоварная медь,

расписали беседку фашистской символикой панки,

из неё так удобно на бухту и пирсы смотреть.

 

В ней люблю помечтать, вспоминая прошедшие годы,

погрустить, вспомнив нас, ты, пожалуйста, не обессудь:

как ходили с тобою туристами летом в походы,

как наш Крым открывал нам свою потаённую суть.

 

Херсонесский маяк, винподвалы, пещеры Мангупа,

наш костёр под созвездием, как нам сказали, Стрельца

и прощальный банкет, разъезжалась туристская группа,

и не ведали мы – это было началом конца…

 

Истеричные чайки скандалят истошно за молом,

после дружной охоты бакланы взлетают скорей,

и дневную луну положить под язык валидолом

всё пытается туча, видать, нездоровится ей.

 

Я пойду через сквер, в нём с тобою встречались мы часто,

вспомню нашу любовь и её сокрушительный крах,

будет сумрак в ущельях дышать, копошиться мышасто

и, как угли камина, закат будет гаснуть в горах…