Книга живых. Лазарь Лагин

Эпизод триста пятьдесят шестой,

о новых творческих планах великого детского писателя, хорошем совете,
который дал ему наш герой, а также о том, как Серлас Берг полетал на ковре-самолёте

А вчера Лагин выструился.
  Из старинного глиняного сосуда необычайной формы. Ну, то есть, сначала на персидском коврике в окно влетел этот самый сосуд, коврик постелился на моём большом персидском ковре, стряхнул с себя сосуд, вернулся за окно и там припарковался, сделавшись большим, вот как было.
  Сосуд же, а точнее, кувшин или что там у них на востоке… амфора в Греции, а у арабов… афтафа, кумган… нет, это другое… в общем, ладно, не помню, – сосуд слегка покачнулся, с горлышка осыпался сургуч, которым оно было аккуратно залеплено, в воздух хлопнула и прилипла к потолку пробковая винная пробка, из сосуда полыхнуло синеватое пламя и пошёл густой дым. Потом послышался приглушённый голос.
  "Да будут трижды неладны эти дурацкие розыгрыши, которые я так обожаю…"
  В клубах дыма внутри сосуда, который превратился в чиновничий хрустальный графин пятидесятых годов двадцатого века Старого Мира, показался человечек в канотье и мешковатом чесучовом костюме. Он прислонил ладони к хрустальной преграде и всматривался в обстановку квартиры. Потом оторвался от хрусталя, посмотрел вверх и стал вместе с дымом извилисто выструиваться из сосуда.
  Пока он струился, он вырастал. И вырос до размеров нормального взрослого. Повис в воздухе. Одежда на нём менялась, темнела.
  И тут я разглядел: это ж Лазарь Иосифович Гинзбург, то бишь, Лагин, собственной чудесной персоной.
  Наконец Лагин принял полноценный плотный человеческий облик. Он был в морской военной офицерской советской форме, на голове была фуражка с кокардой. Лагин опустился на пол, растоптал ногами опять ставший глиняным сосуд, щёлкнул пальцами. Черепки сгорели зеленоватым пламенем, не оставив следов возгорания. Лагин уселся в кресло-качалку, достал невесть откуда трубку-ловат, закурил, качнулся и хитровато посмотрел на меня.
  "Люблю качку… Серёженька, голубчик, – сказал он с лучезарной улыбищей. – Вы, кстати, на голубчика не обижайтесь, это я в натуральном смысле… А то, знаете ли, некоторые наши коллеги обиделись на мой роман "Голубой человек". Ну это те, которые только обложки читают. А там главное – хроноклазм. Вот тупицы".
  Я посмеялся.
  Он рассказывал дальше: "Маяковского с Брюсовым встретил недавно. Вольдемар стихов новых требует, говорит понравились мои первые".
  "А есть у вас новые-то? Я бы тоже с удовольствием почитал".
  Лагин рукой махнул: "Не знаю… Есть кое-что, но не очень-то новые, меня сейчас другое волнует. А про стихи я так вам скажу, откровенно. У меня имеется немалая заслуга перед литературой – я вовремя и навеки перестал их писать".
  Я опять засмеялся, но уже не так весело, вообще-то стихи Лагина мне нравились, по крайней мере те, что он писал в Новом Мире. Но Поэзия такая тонкая дамочка… Насилия не терпит совсем.
  Тем временем он продолжал: "Я мог бы, конечно, усугубить свой вклад в литературу, бросив писать и прозу. Но скромность не позволяет мне столь цинично гоняться за заслугами".
  Отхохотавшись, я сказал: "Записывали бы себя на диктофон, Лазарь Иосифович. Вот сейчас вы продекламировали чудные фрагменты автобиографии".
  Лагин со значительным видом достал из кармана горошину диктофона. Она тихонько светилась зелёненьким. Я радостно показал ему поднятый вверх большой палец и решил перевести тему: "А что же вы пишете? Ведь не можете не писать-то, небось".
  "Не могу. Потому и пишу. Решил я сказочку накропать, по мотивам арабских. Про такого нелепого джинна, мелкого, злобненького, пошловатого, надменного и занудного. Как он попадает в наш мир. Ну, то есть, не в наш нынешний, а в тот, Старый, советский. Звать этого старичка-джинна будут Гассан Абдурахман ибн Хоттаб. Но в нашем, адаптированном варианте он будет зваться Старик Хотябыч. В том смысле, что хотя бы что-то он нормально наколдовал, а то толку от него никакого, сколько б ни бился главный герой, советский инженер Щукин".
  "Старик Хотябыч!" я долго ржал, чем конечно же порадовал Лагина.
  Но отсмеявшись, я немножко задумался.
  "Слушайте, – говорю, – Лазарь Иосифович, а ведь есть похожий сюжет".
  Он напрягся: "У кого это?"
  "Англичанин один, Том Гантри, мой друг, издал недавно под псевдонимом Ф.Энсти роман под названием "Медный кувшин". Там у него главный герой, лондонский архитектор Гораций Вентимор невольно освобождает из старинного кувшина довольно злобного джинна. Ну и начинают они куролесить по Лондону девятнадцатого века, конца. Или самого начала двадцатого, сейчас уже точно не помню…"
  Лагин смотрел на меня вязко-задумчиво.
  "Но его не зовут Старик Хотябыч?"
  "Нет конечно, его зовут Факраш-эль… кто-то там, но…"
  "Да-да-да, вот именно это самое "но". Я вас понял, Серёжа…"
  Он ещё немножко подумал.
  "Значит мой не должен быть злобненьким. А если он будет добрым, но немного нелепым? А вместо инженера будет советский школьник? Скажем, Алёша… Или Вольдемар… Вовка… Волька. Так лучше?"
  "Конечно же лучше!"
  И вдруг меня ошарашила как молния внезапная мысль.
  "Кстати, Лазарь Иосифович, откуда вы знаете про Старый Мир?"
  Он улыбнулся уклончиво: "Да так, почитал кой-чего, кое с кем из Совета поговорил, водочки приняли-с… Ну и рассказал он мне, что был Старый Мир, и мы все там жили, и много чего написали, но по большей части никто ничего сейчас уже не помнит, после возникновения Нового Мира…"
  Он умолкнул.
  Я уточнил осторожно: "И это всё, что вы знаете?"
  Он сказал твёрдо: "Да".
  Помолчал и добавил: "И я прошу вас, Серёжа, ничего больше мне не рассказывайте. Даже если я стану вас умолять. Не хочу я ничего знать про Старый мир. И все свои книжки хочу заново написать, как будто их не было. Собственно, для меня их и не было…"
  "Знаете, я вам только одно могу сказать, Лазарь Иосифович… Старик Хотябыч это, конечно, смешно, остроумно и всё такое… Но не приживётся. Можете поверить мне на слово. Назовите книжку "Старик Хоттабыч", и успех гарантирован".
  Он помолчал, глядя в окно, потом вздохнул и кивнул: "Хорошо, вас послушаю".
  Я поинтересовался: "А образ старичка вы с кого-то конкретного делали?"
  Он смотрит хитровато, догадывается, что как-то я немножечко в курсе.
  "Дримкаст, так сказать, у меня составной. Заходил тут ко мне как-то, ещё до всех этих ужасных событий, Лев Николаевич, предлагал идею романа про Марс, и всё волоски из бороды своей белоснежной дёргал. А потом Хайям прикружился… Тоже колоритный товарищ. Ну и решил я старика своего с них списать. Сделать такой собирательный образ… Хайястой. Или Толстоям".
  Мы посмеялись.
  А ведь прав я был, с Хайяма в основном Хоттабыч будет написан. Хотя и толстовское что-то в нём промелькнёт конечно. Мудрость наверное.
  Лагин вдруг что-то вспомнил.
  "Рассказал Казанскому, режиссёру, свой замысел, очень мне понравился "Человек-амфибия" Сашки Беляева. Казанский просит сценарий. Вот не знаю, сперва повесть писать или как…"
  Я энергично замотал головой: "Какой сценарий! На кой фиг вам это ремесленничество. Потом напишете. Сначала повесть, Лазарь Иосифович, умоляю!"
  Он серьёзно кивнул: "Хорошо".
  Немного помолчал, как будто колебался, решался на что-то, а потом говорит: "Собственно, я почему зашёл к вам, Серёжа… Не хотите ли отдохнуть немного? Отвлечься, так сказать. Вы ведь только что спасли Мир".
  Я рукой машу: "Да какое там… Просто мне повезло".
  Он кивнул: "Ну да, уже дважды…"
  Тут я усомнился, что он знает про Старый Мир только то, что мне рассказал. Но уточнять не стал. А он продолжил.
  "Не хотите ли сплавать со мной по Волге, Амазонке, Янцзы, Гангу, Меконгу, Нилу, Сене, Темзе и Тибру?"
  Я опешил: "Это как это?"
  "Да вот так. На плоту. На плотике, так сказать… Прямо чувствую, что хочу какое-то время побыть плотогоном. Не знаю, просто тянет неудержимо. К тому же, много нерешённых вопросов по книге: этажность зданий, один злодей там у меня есть, то ли нашего Хапугина хочу, то ли американца Вандендаллеса… В общем, надо всё это обдумать, а на плаву думается просто прекрасно. А? Как вы смотрите? Вам ведь наверняка есть что обдумать?"
  Я вдруг представил себе… Амазонка, мангровые заросли, гигантские анаконды, Эльдорадо, золото инков… Так себе перспективка…
  И вдруг неожиданно для самого себя говорю: "А давайте!"
  Собирался я недолго. А Лагин, пока я собирался, рассказал, что плот у него уже готов, стоит на Москве-реке.
  "Вон там, совсем рядом…" он махнул рукой за окно.
  Я выглянул и увидел. "Плотик" Лагина больше походил на комфортабельный пароход в стиле стимпанк, с огромными шестернями гребных колёс. Дух у меня захватило.
  Я на Лагина смотрю: "А Пушка моего возьмём?"
  Он смеётся: "Конечно! Куда же мы без Пушка!"
  "А в Рим точно заглянем?.."
  Он посмотрел на меня сочувственно и кивнул.
  Тогда я бросил "Книгу живых" в уже собранный рюкзак, и мы с Лагиным выпрыгнули в окно на припаркованный у карниза ковёр-самолёт.

Сергей Буртяк, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 1666 № 129797 от 29.09.2017

2 | 4 | 1469 | 21.11.2024. 11:39:59

Произведение оценили (+): ["Слава Баширов", "Вячеслав Егиазаров"]

Произведение оценили (-): []