Михал Витольд Гайда. Стихи.

Конец бара Якубека 

 

Дождь обежал календарь с августовской паненкой,

посмывал дохлых мух с оконного стекла,

чей от холодной воды расстроенный экран

показывал сумеркам посеревшую физиономию.

 

Пустое небо залегло на липких столиках,

терялись под пивной пеной клепсидры бутылок.

Размазанная по их стеклу , постарела улица,

когда  колпак фонаря свесил слепой череп.

 

В безделье каменели пара сухих дедков,

следящих как в пепельнице кадят окурки.

Упала большая тишина храмового атриума,

минута молчания по ушедшим пьяницам.

*** 

 

Помойка

 

Распад красив и приманчив, потому что

 словно грех, влечёт сладковатым  и острым

запахом, манит  смрадным секретом

мух и  прочих незваных гостей.

 

Тайный импульс движет материей,

оживляет тело и одаряет формой,

та роится постоянно играющим  цветом,

одевает брони хитиновый панцирь.

 

Масса клубится , теряются контуры,

но по-прежнему бдит незримый шаман,

управляющий миром хаотичной течки

в неустанном чуде воскресения.

*** 

 

Последние минуты веселья 

 

Под конец короткой ночи  стулья охромели

и застыли, опершись на потные  стены.

А оркестр всё играл , не хотел умолкнуть,

хотя  его ноты все знали наизусть.

 

Шторы вспархивали на открытых окнах,

июнь веял своим запахом в смеси  с навозом

полей,  распахнутых как плебейская книга

о вечно сухом похмелье занудной жизни.

 

Среди остатков поршества у разграбленых столов

спали останки пьяных собеседников.

Одна пара танцевала, раскачиваясь и кружась,

потому что пришли сюда   сами и со своей  музыкой.

 

В конце концов и они пошли восвояси ,

но придут сюда через месяц в субботу.

Потому что отсюда нет исхода, и каждый побег

это петля, которая всегда кончается возвратом.

***

 

 

Визит Курносой в деревенскую глушь 

 

Первыми птицы замолчали , сбившись тесно,

 спрятались в хлебах или в густой листве.

 Вокруг всё замерло, даже лёгкое дуновение

 не пошевелило ветвей, когда она пришла.

 

 Куда-то пропала колыбельная мелодия кустов,

погасла узкая опояска полевого ручья.

 Бог не хотел  отзываться, хотя не мог он не смочь,

так что прикинулся спящим,  или и впрямь задремал.

 

Люди деревни стояли на коленях у часовенки  

белеющей среди  флоксов возле кооператива.

 Но  святой, как деревянный – смутно смотрел молча;

 он знал, что должное случиться  произойдет.

 

Лишь черный жук навозник в песке торил тропу,

равнодушный к тому что будет, и видел всё это иначе.

 Он катил шар перед собой, ибо знал, что  ещё

 осталась часть дороги туда, где закончится работа..

*** 

 

короткие дни

 

 

Мороз пишет что-то на стёклах  далекой весне

от скуки – зная, что в марте письмо не дойдёт.

Слабое солнце светит сквозь сотни пальцев сосулек,

цепляющихся за за жёлоб, приросших к его жести.

 

Иногда ветер сыграет несколько шопеновских тактов

на кривой клавиатуре почерневшего забора

для пробы - почувствовать  немного романтики

и в пейзаж грязных кварталов вдохнуть тихую красоту.

 

Напрасно. Дни рождаются неизменно мертвыми,

и белизна снега слишком быстро умирает под сажей.

Тени черных тополей укладываются вповалку;

скоро  поглотит  их горло долгой ночи .

 

Только когда надо тьмой рассеется

море звезд,  облачённых в чистоту света,

следя за полётом малой искры,упавшей с неба,

 увидим частицу Бога сквозь око Иуды.

*** 

 

фреска

 

Растрепал тучам кудри неведомый парикмахер,

взъерошенная грива неба бурно пенится,

опуская водяную тюль по штукатурке

фасадов  домов и скользя к земле.

 

На неспокойном верху ломается свод,

ищет места для себя бездомная ватага

греческих богов, и даже напуганный Эреб

ломится в черном капюшоне на городские заставы.

 

Плафон медленно опадает чтобы как -то осесть

на высоких колоннах фабричных труб,

среди которых смерть бродит с натруженной косой ,

в окружении семьи пернатых ангелов.

 

Все святые загубленные святые из  агиографий

сбегаются под сияние открытых рынков,

однако в лучах неона никому не получится

найти путь назад, так что они не отлетят отсюда.

 

Теперь они вместе с нами на повседневной фреске,

где форма и цвет умирают,чтобы вдруг возродиться,

когда мы идем неразличимой для времени чередой

в процессии с ангелом, дьяволом и Смертью.

*** 

 

Смерть осени в предместье

 

 

Повымерли старые королевы предместья,

съеденные сифилисом или циррозом печени.

Список имён шлюх на гнилых досках

заборов украсил пошарпанный пантеон.

 

Среди дрянных вывесок закрытых  мастерских,

в тенистом холоде Альгамбры стоят нагие

деревья, поздний вечер  начал творить

новые главы неписаной саги.

 

Потому что в подполье сегодня лихая забава;

кто свой, тот принял секретный сигнал .

Порой мелькала крадучись некая фигура ,

как  удар, нанесённый втихаря под ребра.

 

Никто не хотел знать, что холодный ноябрь

заостряет вихри , оттачивал на круге

месяца, который поглядывал сверху

и предвещал городу, что станет больно.

 

Водка убила всех где-то под утро,

начался день, алкоголь закончился.

 улицы спали густо усыпанные листвой,

 блестящей подстилкой  гончих листов.

***

 

 

желание доброго дня 

 

ещё октябрь - облака над городом

лепят на небе странный орнамент.

Ковыляет ветер, толи обувь не по размеру,

толи пьян.

 

Труба котельной как большой перископ

вырастает из глубины и во мгле прячется.

Сквозь неё видно за матовым стёклышком

спящего бога.

 

Покупаю день вслепую, беру по его цене.

И эту улицу – мокрую и грустную.

Не надо мне многого, мне бы только

 ещё один день.

*** 

 

Михал Витольд Гайда

 

 

http://pisarze.pl/poezja/11150-wiersze-michala-witolda-gajdy-rekomenduje-jan-stanislaw-kiczor.html

  

Михал Витольд Гайда родился в 1959 году, умер в январе 2017.

Перевод выполнен без рифм.

Лев Бондаревский, поэтический перевод, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 239 № 128479 от 12.07.2017

1 | 0 | 1431 | 21.12.2024. 17:04:14

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []