Прогулка

- Пойду, куда глаза глядят!

Сказано громко и внятно, не без покушения на сильный эффект. Выражение, правда, несколько неопределённо, но тем не менее, недвусмысленно.

Ответствуют – два занятых кресла, два отсутствующих затылка, (вид сзади).
Разноцветный экран дышит и живёт; он кажется мне сейчас самым одушевлённым существом, которому, к тому же, не откажешь в привлекательности. Я ж ощущаю себя какой-то придуманной, серой, жалкой в своей необязательности в данном интерьере, в пространстве и времени…
Обхожу кресло сразу с обеих сторон, мои полупрозрачные половинки встречаются перед экраном, и, сердечно поздоровавшись за руку, сливаются в одно целое. Меня, во всяком случае, это удивляет, но, не успев разобраться в сём феномене, слышу: «Отойди! Не видно!»
Присаживаясь в сторонке на диван, и с большой скоростью и с ещё большим недоумением меняю все чистые и смешанные, мыслимые и немыслимые цвета. Чтоб заметить это новое явление, мне было достаточно видеть свои руки: вот они стали ядовито-зелёными, вот – фиолетовыми… Бирюзовые! Тёмно-алые. Напоследок – совсем уж какого-то сумасшедшего оттенка: то ли цвета переспелого плода хлебного дерева с переходом в ультрамарин, то ли цвета только что пойманного анчоуса с отливом берлинской лазури…Последний цветовопль достиг такой силы, что оставил в воздухе запах ацетона и железной окалины. Но…
Мощный, хорошо налаженный голос кричал: «Нет скажешь! Скажешь!!»

Делать нечего… Пойду в вышеуказанном направлении. Куда на сей раз приведут меня глаза? Темно? – Хорошо. Дождь? – Еще лучше. Закрутить вокруг горла шарф, втиснуться в старое чёрное пальто, в руку – отцовский зонт и – за дверь!
…Хлопнула!.. Не заметят. На улицу!
Пробежала лестничные пролёты, выскользнула из подъезда. Да где же это я?.. Воздух!.. Вдох – и не хочется выдыхать…Тополиная горечь, немыслимая свежесть, пьянящая трезвость. Правда какая-то! Стою и дышу. Вот просто. Стою и дышу.
Сырая, многозначительная тишина. Обетованная. Недостижимая. Баснословная. Некоторые вкрапления её совсем не портят: стук дождевых капель, небольших, редких, гудок электрички, проносящейся где-то по краю мира, лай дальних собак. Кажется, что эти звуки только снятся ей. И я становлюсь её полноправной частью: иду, настукиваю каблуками по плитам тротуара, стараясь щедрей наступать в лужи, - так звук мягче падает в тишину.
Туда, в самую длинную улицу, всю в чёрных облаках лип. Увеличив влажность души, сразу же соглашаюсь с таким деликатным, тактичным, тонким дождём, что мне желательно идти в его ритме. На этом закрываю зонт.
«Самопредоставленность». Слово какое… Полное эха. Вещь подчас опасная. Но, иногда – необходимая… Дай  собраться. Дай подумать. Оглянуться. Вернуться к себе.
И я продолжаю свой замедленный (ведь дождь просил) бег на дистанцию неопределённой протяжённости.
Есть улицы, старые и длинные, как корни большого мудрого дерева, корни, обросшие переулками, корни, протянутые из прошлого в настоящее и обратно… Это корни города, связные времени. По ним проходят легенды и предания, живым соком струятся в них воспоминания… Читала или слышала где-то, будто вечерние сумерки имеют привычку задерживаться здесь дольше, и когда другие улицы уже окончательно потемнеют, на старых лежит нетронутая синева…Я до сих пор не проверила этого…
Тут редки фонари. И каждый – целое открытие, выламывающее из небытия кусок сказки.
Вот этот – высветил фасад престранного дома с овальными окнами, лишь в маленьком чердачном окне голубел свет, вход сторожили четыре деревянные позеленевшие колонны. Мне всегда казалось, что в домах подобного обличья и люди живут таинственные, необыкновенные; это пока неподтверждённая гипотеза, но, проходя мимо такого дома, я буквально чувствую, как там, за стенами, шевелятся неслыханные СОБЫТИЯ…
Высоченные фигуры освещены следующим фонарём. Кто сии? Да неужели – деревья? Пирамидальные, монолитные формы, из антрацитовой черноты состоящие, приоткрывали часть крыши красной черепицы. Деревья ночью – это иные деревья. Взяв с собой эту аксиому, пройду дальше, на всякий случай, не дав им названия,…и почувствую чей-то взгляд. За чугунной калиткой светятся два серьёзнейших собачьих глаза…
Вот так и шагать, растворяться в темноте, выпадать в осадок, собираться на дне её в странный кристалл, расти, претерпевая множество превращений, меняя причудливость на причуду, вдруг – всплыть… И снова растворяться…
Окно открыто в дождь, сюда, ко мне; окно открыто в эту осень, в этот вечер. Окно открыто, а громоздкость старых ставень теперь не в счёт. Живая, творимая сейчас песня, не зная меня, прерывает мой путь.
Я в её эпицентре!
Умелые гитары, наверное, две. Завораживающие слова древнего, как эта песня, непонятного и родного языка. Весёлая тоска мужских голосов тонет и тает в тех, низких, бархатных, женских. И рефреном идёт:
Мэ тут камам…
Мэ тут камам…
Дом, напоминающий карликовый амбар, скажи: часто ли гостит в тебе это? Не нацарапанное на чёрном диске. Не ревущее в стереоколонках. Не магнитофонное, не электронное, не транзисторное. Человеческое!
Я стою в эпицентре песни!
И она спелась, а я ушла в тишине, которая была задумчивостью людей, воскресивших, обогревших, приветивших её. Моя тишина стала размышлением двух смолкнувших семиструнных гитар…И она была тепла и добра, как безмолвие понимания.
Более не для окончившейся вечности, оставляя это отверстое песней окно другому, может быть, тоже достаточно грустному, Человеку-Идущему-Мимо, оставляя ему, как рыбам дарят лунку во льду не для лова, а чтоб не задохнулись, - вливаюсь в мощёный булыжником сосудик мною не изученного, и, все же, сегодня – действительно моего города!
Когда долго ходишь, ноги «умнеют» и дорогу нащупывают уже сами, и не надо глазами помогать, вместо этого можно задрать голову, подставить лицо дождю и следить, как над тобой плывут ветви, разнообразно корявые, с листьями и без, они плывут, как кустарники берегами, когда ты в лодке, а посередине – молочно-дымчатая, сине-серая река неба, река над тобой; идёшь плавно, и всё это скользит, напоминая киношный приём панорамирования.
И знаешь, что не споткнёшься.
За всё время ни одной машины не встречено в городе, что же за звук, приближаясь,- нарастает? А ты уже напрочь разучилась сторониться. В голове – ерунда: автомобиль с неисправным мотором? Простуженный мотоцикл? Или что там еще?              
Совершив над собой усилие, ты оглядываешься и не веришь, и начинаешь улыбаться. В виде приятного розыгрыша или, скорее, неожиданного выигрыша, мимо, не спеша, проезжает человек верхом на лошади, которая, видимо, вполне исправна. Полновесно ударяют подковы о камень; звук этот сказочно, сладостно, несказанно приятен. Всадник кажется «гонцом» и «вестником», хочется разгадать, что он несёт с собой и ты долго смотришь вслед, пока он не исчезает и тут же спрашиваешь себя: а был ли он? Но, спохватившись, добавляешь: «счастливец». И почему-то расправляешь плечи.
А через двадцать нешироких шагов нападёт то, тяжелое и пригнёт, почувствую холод, почувствую пуще простое одиночество и пустоту.
И добрый дождь, дождь щадящий, дождь успокоительный устало разведёт руками и поймёт, что он здесь не при чём, и будет идти за мной как бы на расстоянии…
Может, это пошла такая улица? Может, меня загипнотизировал огонь чужих окон? Стало тяжело нести себя, гнулась под ногой старая дорога, вокруг качалось ненужное, всё внутри дрожало. Если б от холода. А в мыслях крутилась одна и та же странно-высокопарная фраза: «Вечерняя непогодь, твоё безлюдье в твоей ли власти?..»
«Э!.. Да брось ты, честное слово! Вернёшься домой – согреешься, даже насморка не схватишь. О чём, собственно, разговор? Ломает мне тут трагедию на неблагодарном, узеньком, как вон тот переулок, материале…»
А я приказываю: явись! Приказ мой грозен и одноразов. Неотвратим.
И вот из-за угла появляется ярко-красное, большое, краской крашеное, в дожде блестящее, фарами разглаживающее мой путь, ждущее, чтоб шла я вперёд и следующее за мной! Так вот что!.. Пожарная машина, мокрая, яркая, здоровенная…
Зажжён огонь в кабине. Жаром фары горят. Место за рулем – естественно, - пустое.
А машина – осторожно плывет за мной и негромко урчит, как всепонимающий и преданный зверь.
Сгусток тёплой краски да два снопа всамделешнего света в моей теперешней ночи – это, право, немало!.. Медленно, осторожно, соблюдая определенную дистанцию.
И светел мой путь. И надоест синева да чернота – оглянусь: горячий, видом своим греющий свет вижу и обрадуюсь своему неодиночеству, и пойду легче.
Главное, она меня не подгоняла. Вот что. Помогать – это одно. Подгонять – другое. Но тут исчезло что-то, «открытия» мои, пусть никчемно-горькие, - исчезли! Слишком легко стало идти. В пору, когда сам не знаешь, куда путь-то держишь, не в меру яркий свет мешает тебе.
И я спровадила проводника, зайдя в тупиковый проулок, уйдя от него дворами-огородами, будя зубастых сторожей, отругиваясь от них и перепрыгивая через заборчики!
Но хорошо слышала, как, беспокоясь, взрёвывала мотором и пыталась взвыть сиреной моя большая, мокрая машина…
Что ищу я сейчас в этом городе, под дождём из этого неба?
На этой земле – что находит меня?..
…Улица. Многолюдно. Все с зонтами и при собаках. Много здоровающихся знакомых. Все с собаками и при зонтах. Оттого, что все, наконец, здесь, огней в окнах не поубавилось. Вижу город, состоящий из огней, отражений, зонтичных людей и здоровающихся собак. Звенят уздечки…По звучным плитам в разных направлениях проводят в поводу коней…
Все это – дождь…
Нити дождя сплетают
Немыслимую текстилию,
Несколько неуместную
В перспективе проспекта…
Вот так и можно идти всю жизнь: от дождя – к дождю, от дождя – к дождю…А если идти от дождя к дождю с кем-то? Но это будет уже другой дождь…
Когда мы во что-то уходим, (я ушла в дождь), то нельзя говорить: быстрее или медленнее начинает идти время. Просто меняется качество, окраска, насыщенность проходящего времени. Оно несёт в себе зародыши, семена различных настроений. Какое в данный момент проросло, - такое и время моё…В детстве мне почему-то казалось, что время – это как ветер; два эти слова стояли у меня рядом. Определение: «Время – это ветер, несущий семена будущего, плоды прошлого, и ростки настоящего». Во!
Расфилософствовалась…
А, школа, где я училась, скамейка блестит, мокрая…Было ли?.. Памятник Открытию Мира. Ну и наслушалась же она наших споров!.. Кто-то и теперь праведно хрипнет на ней…

…и уже на подходе к дому, когда дождь устал меня сопровождать и небо прояснилось, когда появились высотные глазастые башни, образующие прямоугольный колодец нашего двора, из множества окон сразу на асфальт бросился сильный женский голос: «Люди, львы, орлы и куропатки…», и преломился в звездах.
Лязгнула дверь подъезда.

Челюканова Ольга, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 1266 № 128428 от 09.07.2017

0 | 2 | 1169 | 17.11.2024. 14:33:15

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []