Жизнь бежит, и прошу я: – Не смейся!

Вон плывёт многотонный утиль!..

Всей чудовищной массою крейсер

вздыбил волны в полуденный штиль.

Отслужил, отстрелялся, отплавал,

из последних, идёт, одинок,

и читаю я с горечью – «Слава

Севастополя», – вскинув бинокль.

Вдруг такие нагрянули волны

в штиль, что дрогнули скалы, а пляж

окатило водою по полной –

так чудовищен стали тоннаж.

Обновляется флот. Краснофлотцы –

архаизм! –

но, на солнце горя,

все ракето и авианосцы

в строй прославленный встали не зря.

Десантура, оторвы, морпехи,

всё мне видится, словно вчера,

на воздушных подушках вдоль вехи

с рёвом прут в Донузлав катера.

Балаклаве всё снится недаром

строй подлодок у сумрачных плит,

и луна полуночным радаром

в генуэзских руинах стоит.

В путь последний – безрадостным рейсом, –

замер, многое видевший, Понт,

и чудовищной массою крейсер

дыбит волны и рвёт горизонт!..