Букет из меланхолий

БУКЕТ ИЗ МЕЛАНХОЛИЙ

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ПЕРВАЯ

 

На рассвете рассеялись облака,

Воссияло солнце верховным Богом.

Вящий шум ночной, умолкай,

От раздумий дай отдохнуть немного.

 

Как же узок стал мой привычный круг,

Да ещё сжимается с каждым годом.

Близоруко щурясь на каждый звук,

Стал бояться старости и погоды.

 

Всё смотрю на сад за моим окном,

Всё хочу под снегом найти цветочки.

Постоянно думаю об одном:

О здоровье мамы и старшей дочки.

 

Но стихи и страхи – не для продаж;

Так о чём ещё сожалеть расстриге?

И какой немыслимый персонаж

Описать в ещё не рождённой книге?

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ВТОРАЯ

 

Наигрывает прошлое мотив,

Который, будто лук, слезоточив;

Его мы пели во дворе, в беседке,

Где собирался вечером народ,

Хлебнувший от наркомовских щедрот;

Меж ними – мы, совдеповские детки,

 

Чумазая, дворовая шпана.

Страна тогда казалась не страшна,

И каждый знал – в ней повезло родиться,

Там, за бугром – сплошной капитализм;

Как здорово, что все мы собрались,

И верой в коммунизм светились лица.

 

Прошедшее приходит лишь во снах,

В неясных, бледно-розовых тонах:

Мне восемь лет, я при смерти при этом;

В груди моей сгорает кислород,

И Смерть ко мне вплотную подойдёт,

Промолвив: "Что ж, живи, но будь поэтом!"

 

Затем, воскреснув из небытия,

Я с той поры не буду больше я:

Возьму кружиться у свечи слепящей;

И обострятся зрение и слух,

Я стану некий вездесущий дух,

Себе нисколько не принадлежащий.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ТРЕТЬЯ

 

Изба, где рос, звалась "времянкой".

Печь, уголь, низкий потолок.

Болел то свинкой, то ветрянкой;

Мальцом был тощ и худощёк.

Переселились в коммуналку;

Хоть центр, да жили без удобств.

Отец, ни шатко и ни валко,

За жизнь и тыщи не наскрёб.

 

Уже давно и дома нету;

На этом месте – Главпочтамт.

И разбросало нас по свету:

Отец подался к праотцам;

Сестра умчалась заграницу,

Для мужа викингов рожать;

К деревне начал я клониться,

А в городе осталась мать.

 

Что остаётся после детства?

В коробке спичечной – жучок?

Друзья, что жили по соседству?

Нет, всё утеряно... Широк

Казался двор наш, необъятен...

Взглянул сейчас – дыра дырой!

Жизнь состоит из ярких пятен,

Так часто меркнущих порой.

 

И нашей памяти страницы

Уже не в силах уберечь

Любимые когда-то лица;

Ни боль разлук, ни сладость встреч.

Лишь изредка мелькнут нечётко –

Улыбка ли, глаза – в мозгу:

Я знался с этою красоткой!

Но как? И вспомнить не могу.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

 

Жизнь течёт чередой поколений,

Удлиняя лишь тени сомнений;

Мы живём от весны до весны;

И умрём от войны без войны.

 

Подросли наши славные дети,

Время ловит их в прочные сети;

Участь каждого предрешена:

Всем исчезнуть прикажет страна.

 

Со знамёнами жёлто-синими,

Да в очах кто с надеждой, кто с верою,

Вдаль уйдут они – стройные, сильные –

Прославляя тарасов с бандерами.

 

Будут вслед им трубить архангелы,

Будут розы бросать под ноженьки;

Вот и песня казачья грянула:

Всё по-честному, всё по-божески...

 

Всех нас скоро накроет славою:

Будь мы левые, будь мы правые.

Всё оправдано, всё уместно.

Только мёртвые не воскреснут.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ПЯТАЯ

 

Сырость и слякоть повсюду,

Ветер выносит мозги;

Вирус внезапной простуды

Просит лекарств дорогих.

 

Варварское межсезонье

Всем овладело вокруг;

Мечутся стаи вороньи,

Вестницы бед и разлук.

 

Пусто сегодня в карманах,

Еду домой налегке;

Песня дрожит на мембранах

Об удалом казаке.

 

Много в маршрутке рассказов

Из телефонных звонков:

Этот кому-то обязан;

Та вот живёт с дураком.

 

Хрипло поёт Розенбаум

Нам о ночлеге в степи;

Здесь остановка – шлагбаум,

Поезд должны пропустить.

 

Едем... усталые люди,

С жалких работ, по домам;

Дядька водилу осудит

За пророссийский бедлам.

 

Сжав секондхендовский свитер,

Сменит волну он под свист:

Пообещает кондитер

Нам через месяц безвиз.

 

Тут засмеёмся сердечно,

Но ужаснёмся войне;

Высыпем все на конечной

И разбредёмся во тьме...

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ШЕСТАЯ

 

В раздумьях до утра

Бессвязна мысль любая.

Великим сон поправ,

Набокова читаю.

 

Блудлив Лолиты взгляд;

Ей Гумберт шепчет что-то

О том, как Цинциннат

Восходит к эшафоту.

 

Бесчинствуют коты

На мартовском заборе.

Подснежник выткнул штык,

Чтоб распуститься вскоре.

 

Трубит зарю петух,

Но пенье обрывает.

И услаждает слух

Тоска глухонемая.

 

Дрожит от ветра дом,

Как пленный после битвы.

Жалеть тебе о чём?

О ком шептать молитвы?

 

Всё суета сует.

Встаёт над миром солнце.

Выхватывает свет

Кофейный жмых на донцах

 

Застывших на столе

Двух чашек из фарфора.

Не хочется стареть,

Когда уже за сорок.

 

Всё пробуешь успеть:

Разлуки и свиданья;

Мечтая хоть на треть

Продлить существованье.

 

Но времени колосс

Тебя не замечает,

Твоих не видя слёз,

Подталкивает к краю.

 

И замыслу небес

Противиться не волен,

Слагаешь по себе

Букет из меланхолий.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ СЕДЬМАЯ

 

На Театральную твои выходят окна:

Стою напротив, здесь, где чахлый сквер

Под снегом и дождём сегодня мокнет

Одновременно; день весенний сер

И беспощаден к утренним прохожим,

Над лужами парящим в антраша;

К былому возвращается душа,

Вмиг ощущая всю тебя, до дрожи.

 

Я так тебя любил, как, верно, никогда

Любить себе другую не позволю;

Теперь нас разделяют города,

И мы давно своей покорны доле.

Не став перечить замыслам Творца,

Мы предали друг друга хладнокровно;

Огонь любви в нас перестал мерцать,

И никогда не зажигался словно.

 

Прошли года, былую страсть задув;

Ты будто умерла, а я остался

Хранителем в музее наших чувств

Прикосновений губ твоих и пальцев.

Пускай тебе не стану дорогим,

И мы своей любви не воскресим,

Но тяжело не впасть в сентиментальность

Близ окон мне твоих, на Театральной.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ВОСЬМАЯ

 

Брожу в себе, по многу дней не бреюсь,

Шарахаюсь при виде пиджаков.

Хоть глаз мой не становится острее,

Повсюду различаю дураков.

 

К чему бодриться, верить без причины

В назначенный приход счастливых дней...

Ведь как у нас? Лишь эти беды минут,

Грядут иные, каторжней и злей.

 

Безумный романтический мечтатель,

Я не живу, а грежу в результате;

Ища спасенья в вымысле пустом,

Под лампою за письменным столом,

 

Когда вечерний опадает свет

На подоконник, ветхий, как завет...

Что вера? Безусловно, дело вкуса;

Мухаммед дополняет Иисуса,

 

Который сам немало сплагиатил,

Но не со зла, а только Бога ради...

Который любит маковки церквушек

И все грехи прощает равнодушно?

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДЕВЯТАЯ

 

Растворился снег, да заладил дождь.

Ничего от будущего не ждёшь.

Межсезонье мучит височной болью.

Где-то там, в набыченных облаках,

Приглушённый голос дрожит слегка,

Призывая злобу сменить любовью.

 

Не находит света усталый глаз;

Минным полем молча бредёт солдат,

И становится страшно полю.

Тот, кто в чёрном, вечный вопрос задаст –

У того, что в белом, слова дрожат;

И стихает звон колоколен.

 

Смерч подрыва вздыбится на меже,

Задрожит у крыши дырявой жесть,

Разлетятся клочья надежд повсюду...

Прогремит прощальный над ним салют,

Помянут прошедшего, отпоют,

И уйдут, сутулясь, скупать валюту.

 

Сколь ни долог список твоих наград,

Сколь ни туго в пушку забит снаряд,

Не всегда ответишь, зачем ты прислан.

Тускловато светится вера в нас,

А как только этот огонь угас –

В долгих проводах нету смысла.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДЕСЯТАЯ

 

Отмотав очень среднюю школу,

Десять лет, от звонка до звонка,

Крепко стиснув кто серп, а кто молот,

Кто иглу, кто гранёный стакан,

Мы собрали свои чемоданы,

И по разным стезям разбрелись...

Вот он, ветер свободы нежданной,

Вот, мечты запредельная высь!

 

Муравейник дешёвой общаги,

Да стипендии жалкий плевок;

Первый лист неповинной бумаги,

Строчкой сожранный наискосок.

Там от съезда к победному съезду,

Чуть вприпрыжку, шагала страна;

А по задним дворам, у подъездов,

Караулила мелочь шпана.

 

Там порою в такие мгновенья

Без разбору кидала нас жизнь,

Что со злостью до остервененья

Умудрялись мы локти изгрызть.

Выживали, и сами борзели,

Предъявляя резон на резон;

И качал нас, ещё не обстрелян,

Голубой крокодилий вагон...

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ОДИННАДЦАТАЯ

 

На чёрной круче возводили храм,

В пример подлунным и иным мирам;

И был он бел, как ангельские крылья.

А может, как парное молоко;

Трудились все прилежно и легко,

Ведь дальше наступало изобилье.

 

Работа шла, гулянки веселей,

Всё строилось согласно чертежей,

Безоблачным казался день грядущий.

Без устали народ мастеровой

Так восхищался храма красотой,

Что сам себе казался всемогущим.

 

Лишь архитектор, распознав подвох

В своих расчётах, оборвать не мог

Энтузиазма, что горел на лицах –

И рухнул храм, создателей убив...

Но стройный ряд из уточнённых цифр

Был вписан архитектором в таблицу.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

 

Когда б стихи все сызнова начать,

Стащив слова у Господа, как тать,

Для вечности, от суеты хранящей...

Но безуспешно. Лишь встряхнёшь легко –

Пылища прёт из собственных стихов,

Изящных и ужасно завалящих.

 

Тогда, разочарованный собой,

Со злой луной вступаешь в ближний бой,

Внезапно превратившись в сгусток света;

Сражаешься подолгу и всерьёз,

Пока приходят образы из грёз,

И требуют развития сюжета.

 

А мыши прорезают небосвод,

Пока луна над полночью плывёт,

Подчёркивая тем свою летучесть;

Пока блуждаешь в истинах простых,

Сбивая ритм о кочки запятых,

И к точке две добрав, нас всякий случай...

 

Так постепенно выплывает строй,

Как рыба, начинённая икрой,

Выпячивая свой живот отвислый;

Не убоись и горизонт расширь –

Родятся откровения души,

Лишённые и умысла, и смысла.

 

Смотрю с любовью на небесный лик

Поэзии, как Хэмовский старик,

Скорей всего, поглядывал на рыбу;

Сумятица её цветистых фраз

Ввергает часто простаков в экстаз,

И добавляет мудрецам улыбок;

Раскрыв пошире сердца парашют,

Я падаю туда, о чём пишу,

И этот мой прыжок – мой лучший выбор.

 

28 февраля -16 марта 2017-го

Олег Озарянин, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 1027 № 126244 от 17.03.2017

0 | 2 | 1228 | 17.11.2024. 11:30:27

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []