Учительница

Н. Л.

Я запомнил тебя и запомнил такой -
плоскогрудой, всегда с папироской.
Я входил, не стучась, и тотчас же покой
покидал переростка-подростка.

Всё прошло. Ты - старуха, и очень давно.
Куришь то же, что раньше курила,
и ворчишь терпеливо, что жизнь - не говно,
но пирожное с привкусом мыла.

Я тебе про Рембо загибал, мастеря
из себя не кого-то - поэта,
чтобы слышать, как, дивно меня матеря,
говоришь, что плевала на это.

Что я просто - последний случившийся шанс
для тебя (с охренительным стажем),
что в итоге у всякого свой декаданс
с далеко неприглядным пейзажем -

и прекрасно сутулясь (немаленький рост),
рисовала на зависть пиитам
очень чеховский, гаршинский очень погост -
и кресты и замшелые плиты,

бедный ангел скорбит, и обломок крыла
за спиною - гранитная жалость.
Ты такою была. Впрочем, что там - была,
ты такою навеки осталась.

И тебя не в могилу опустят потом,
а отпустят слоняться по миру
белым призраком с густо накрашенным ртом,
презирающим звонкую лиру.