Апрельским днём, тревожным и щемящим,
от женщин ухожу я и друзей,
мне хочется природы настоящей,
я ухожу из парков и аллей.
Меня не манят блеск магнолий пышных,
вечнозелёный лавр и тис густой,
себя я ощущаю просто лишним
перед искусной этой красотой.
Я прохожу пустынный пляж, влекомый
печалью несвершений и потерь,
я выхожу на берег незнакомый
и сразу подбираюсь, точно зверь.
Здесь всё не так. Всё непривычно, мило.
Баклан возник
и вновь исчез в волне.
Печаль моя не пролетает мимо,
но как бы растворяется во мне.
Я слушаю извечный говор моря
и, с лёгкостью последнего мазка,
дельфины, как разведчики в дозоре,
бесшумно возникают у мыска.
Потом взлетает ввысь один и с плеском
вдруг рушится на воду, гладь поправ,
и, с криком, в пируэте слишком резком
туда же чайка падает стремглав.
И прочь летит с рыбёшкой в хищном клюве,
за нею две, к ней интерес их прост,
на погранвышке впал в статичность флюгер
со стрелкою, нацеленной на ост.
Яснее здесь ответы на вопросы,
терзавшие мой призрачный покой.
Пейзаж здесь неизыскан и небросок,
но сердцу нужен именно такой.
Несутся чайки в мареве со стоном,
рокочет галькой вспененный залив,
и молочай цветёт на стылых склонах,
кремнистые откосы оживив.