Ты не бойся волхвов приносящих дары,
суету у твоей колыбели,
долгий обыск ночной, пролетарской поры,
и прокуренной запах шинели,

где рука на плече тяжела, тяжела
и её оторвать невозможно,
чтоб сутулясь сидеть ближе к краю стола
ощущая, как сердцу тревожно.

Не минует ни что - прозорливость ночи
вся её непосильная ноша:
спичка гаснет скорей, чем огарок свечи
после третьей попытки бы ожил.

Так, сегодня троим, вам, дано понимать,
эту тяжесть венка апсалюта -            
бледнолицесть отца и оскомины мать
перекрестят во след обоюдно.

Ты кивнешь головой и замрёшь у дверей
поклонишься рассвету с дарами,
где за окнами снег запоздал в декабре,
чуть в глазах проступая у мамы.

И когда поведут старой лестнице вниз,
на которой пора бы - споткнуться,
у парадной сквозняк бесприютно раскис
силясь с прошлым своим разминуться -

(с высотой) где горит, постоянно звезда,
одинокая в здешней пустыни,
обретая свой дом - здесь, сейчас, и всегда,
для отца тосковавшим о сыне.