Истукан отверзает вежды (тупо смотрит сквозь щелки век),

у него в постели Надежда (и абстракция, и человек),

с ней весь вечер он куролесил, духарился и возбухал,

был прекрасен собою, весел, остроумен, “ха-ха, нахал”,

этой ночи детали слабо вспоминаются, сквозь туман,

лейтенанты, грузины, бабы, стены красные, ресторан,

нагло скалится подавала, подавалка топырит зад,

тянет затхлостью из подвала, звон посуды, сожжений чад,

тамада, его голос грозный: время кончилось, не проси

продолжения, поздно, поздно, наш герой говорит: мерси,

извиняюсь, мне это надо? я для вечности слишком стар,

что касается вашего ада, это просто пиар-нуар,

персонаж говорит: любезный, что за лажа, нельзя ли без

этих ваших словес про бездны, ну, короче, мне скучно, бес,

почему-то Полёт валькирий, эсэссэра покойного гимн,

Марш Радецкого, три-четыре, ты уже не будешь другим,

всё, что было, уже случилось, отвори, говорилось, кровь,

милой рифмою заключилось, слышь, Любовь, отвари морковь,

почему-то портрет Модеста над роялем, в такой дыре,

злая музыка, presto, presto, просто Ночь на Лысой горе,

ну расслабился, ну не чуждо человеческое ничо,

то ли Вера, то ли Надежда, он трясёт её за плечо:

для того ли для песнотворца черти дули в свою дуду,

чтоб канканом, con tutta forza, разрешился Орфей в аду...