ЛЕТНИЙ ЛЕВАНТ. НОЧЬ

Опять на море шторм и неуют,

опять звереет ветер одичалый,

горят иллюминаторы кают

большого теплохода у причала.

Он, как магнит, притягивает взгляд

к надстройкам и радарам за трубою;

я не забыл, как пару лет назад

в круизе отдыхали мы с тобою.

И музыка слышна, и, вроде, джаз,

и, вроде, даже хоровое пенье,

луна отполирована, как таз,

для варки алычового варенья.

Вздыхает бухта и во тьму маяк

лучи бросает, лунный свет на крышах,

через Горсад пойду неспешно я к

театру Чехова, чтоб прочитать афиши.

Огней так много в ялтинской ночи,

что стал желанным сумрак для поэта:

сверчки – ночные эти скрипачи, –

в кустах не умолкают до рассвета.

А ветер в море бесится, он псих,

барашки гонит он, валы пихает,

врываясь ненароком в этот стих,

и вырваться не в силах, он стихает.

А потому что грозный Аю-Даг

сбил спесь с него, что, в общем-то, не странно,

и звёзды – эти скопища бродяг, –

поразбрелись по кромкам гор туманных.

Когда заря позолотит восток

и потянусь, превозмогая лень, я,

в могучих кронах истинный восторг

охватит в Ялте птичье населенье.

И окна заблестят, начнёт светать,

и, как гласит народная примета,

весь шторм ночной тихонько, словно тать,

за мысом Ай-Тодор исчезнет где-то…