Явление доктора Шаповаловой: 1. Первый приём

Явление доктора Шаповаловой

В начале 80-х два инженера с конструкторского бюро Кировского завода, приятели, получают путёвки в заводской пансионат “Белые ночи” на берегу Чёрного моря, в Сочи. Путёвки дефицитные, поэтому они едут без семей и не в сезон, в марте. И записаны они как “рабочие литейного производства”. Они – ведущие инженеры в лаборатории насосов КБ. Герою, от лица которого ведётся повествование, 34 года, его приятелю – 43.

1. Первый приём

Был танцевальный вечер под ВИА: мы и спустились попозже, и народу было намного больше, прибавилось молодёжи, которую мы уже отвыкли и подозревать в пансионате.
С Корнетовым устроились на креслах, как Чайльд-Гарольды: я - в полулежащей, облокотившись о сиденье, позе, полагая в её небрежности шик непринуждённой отчуждённости от окружающих и их интересов. Корнетов разговаривал со мной, почти оборотившись от зала, при этом слегка, и тем более убедительно, жестикулируя. Шли наши очередные "раскрутки", мы были возбуждены атмосферой вечера, даже договорились до "твоя - моя", взаимно подзуживая друг друга и ловя взгляды. Заговорили, что каждый хотел бы видеть в женщине. Для Корнетова: “она вся - женственность, вся - податливость, я чувствую, что с ней можно сделать, что угодно”. Я отстаивал, до горячности и нападок, свою потребность индивидуальности в женщине при том даже, что по всеобщим канонам она может и не выиграть первый приз.

Вокруг же был вечер, солист из ансамбля с зарубежным рок-репертуаром был очень хорош: все вокруг ходили в трёх измерениях, возбуждённые движением и чувственностью. Постепенно нас не могло не посетить чувство изгоев, хотя и добровольных, на этом вечере и мы собирались вставать - "вот начнётся следующий, встанем и уйдём", - когда заметили вошедших нашего доктора и её медсестру. Обе были в красных с шёлковым глянцем кофточках, сестра в брюках, а доктор в юбке. Они мне показались почему-то забавно похожими, - но это, конечно, не так: что-то в глазах. Отличие - в пользу доктора, безапелляционно признанное оживившимся Корнетовым, - "Доктор получше, сестра погрубее". У Корнетова глаза чуточку косили, лицо подёрнулось нетерпеливым ожиданием.

Но пора рассказать о докторе. Корнетов попал к ней на приём раньше: он простыл в дороге. После визита он принёс гору лекарств и небрежным тоном сообщил мне, что дежурный врач оказался нашим лечащим врачом, и что она из Ленинграда, очень симпатичная, недавно, год-два, как закончила институт и совершила смелый поступок: приехала сюда - сделала себе свободный диплом, - у неё гиподинамия (пониженное давление), и она понимала, насколько опасно ей оставаться в Ленинграде и предпочтительнее обосноваться здесь. "Но мы все", - добавил он, - "понимаем - и всё! А здесь тот случай “реализации”, о которой мы всё время твердим". Попутно он поиронизировал насчёт её детского почерка на рецепте, и от этого её смелый поступок стал ещё рельефнее. Заметил, что для неё не может не существовать проблемы выдти замуж.
После Корнетов, которого по видимости всё это время не оставляла мысль о докторе, начал снова: "Это же смелость нужно иметь: блондинка - в пасть грузинам, блондинка же для грузина - как красная тряпка". Мы развеселились, раскручивать эту тему было очень приятно.

На другой день нам был назначен приём к нашему врачу, и я, разумеется, был заинтригован. На листке приёма стояло “Шаповалова Наталья Дмитриевна”. Она действительно оказалась хороша: головка - как тюльпан, с собранными от ушей и наверх русыми волосами, с большими миндалевидными, чуть навыкате, глазами и капризной верхней губой.

"Такие капризные мужчины пошли", - она заговорила медленно, будто неуверенно. Я понял, это о предыдущем, и стал развивать, что я тоже не прочь покапризничать, если это принесёт пользу. Она усмехнулась: "Я вас всех - под одну гребёнку". По совету Корнетова, я сразу начал, что "здоров, если только..." Но она не дала договорить, заявив, что у неё такая “система”, что "ничего не пропускается", и стала задавать вопросы по порядку, на которые я отвечал уклончиво-равнодушно. Сказал о пояснице и о подозрении на почки, ею поддержанном - она записала анализы. Я было попробовал указать на сданные перед заездом в Ленинграде анализы, но услышал: "Вы кто по специальности?" - "И-инженер" (она записала половину этого слова в графу и остановила ручку, продолжая держать над бумагой) - "Так вот", - ручка зависла над строкой, - "разбирайтесь в своих машинах, а здесь мне виднее". Это, впрочем, меня не сконфузило, и я внимательно на неё смотрел, и она “соблаговолила” объяснить, что анализы меняются, если проходит воспалительный процесс. Выписала мне “Мацесту” и орошение дёсен - о Мацесте я начал разговор, о часовой автобусной поездке туда и обратно и, в том же “уклончиво-равнодушном” тоне, о её вероятной пользе.

Корнетов, вернувшийся после меня, начал с того, что докторша, узнав о его пневмонии, хотела отправить его из пансионата; его тон, который я ему тут же прозорливо инкриминировал, не поддержала, была серьёзна и даже заговорила о юридической точке зрения ("вы же понимаете?"). Я невольно вспомнил "Вскрытие покажет" нашего слесаря Дайнеки. К счастью, доктор смилостивилась оставить Корнетова в пансионате.

Сергей Семёнов, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1529 № 115403 от 10.11.2015

0 | 0 | 1303 | 20.04.2024. 11:31:11

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []