И вот я посылаем в цех: 8, последняя. Новая встреча

И вот я посылаем в цех…

Молодой инженер-конструктор на Кировском заводе в конце 70-х годов направлен на месячную трудовую повинность в тракторо-сдаточный цех.
Остались считанные дни его работы в цеху. Он работает в ночную смену.


8. Новая встреча

5.9.79
Интересное ощущение, когда выходишь в ночную смену из дому. Настороженная тишина, безлюдье, свежий ночной воздух сами по себе создают чувство некоторой нереальности. И вот я вижу трёх одинакового роста коротковатых людей: двух женщин и мужчину. У женщин причёски как у болонки, а у мужчины предупредительная осанистость. Они навеселе. Разговаривают жестами и беззвучно смеются, запрокидывая головы. Это - немые.

Ещё два цеховых типа. Один - характерный. Цыган с широким пористым лицом, украшенным мысом шишковатого носа и обрамлённым гривой пружинистых чёрных волос и бородищей по самые глаза. Его большая голова устроена на узких плечах упругого маленького тела. Короткие кривые ноги ступают с неспешной независимостью. Он электрик, и из кармана, как рукоять кинжала, торчит обмотанная синей изолентой ручка плоскозубцев. Мне он очень нравится, и его играющая независимая походка, и я провожаю его взглядом.

Другого я очень выделил. Он в приятельских отношениях со всеми рабочими, даже и до потрёпываний по спине. Но отличается от других правильным недеформированным лицом, светлым заинтересованным выражением глаз, горьковатой линией рта.

6.9.79
Тот последний мой цеховой тип очень худ, так что выделяется рельеф черепа, обтянутого чистой загоревшей кожей. Лоб открытый, правильной формы. Редковатые, но не поседевшие русые волосы, почти одного тона с цветом лица. Руки очень тонкие в запястьях, и это настолько нехарактерно для рабочих, что невольно заинтересовался им, вообразив “судьбу”, - скажем, бывшего интеллегинта, изверившегося в чём-то там, или низвергнутого обстоятельствами. Притом его высокий, невразумительный голос и какое-то искательство, что ли, в мою сторону при завуалированной или воображаемой мною мелочной претензии, создало у меня чувство, что утраченное беспокоит его, как зубная боль. Всё это я, конечно подсознательно связал с моею нынешней неудовлетворённостью своей служебной деятельностью и воспринял “предостережением”. Отсюда, наверное, и интерес мой к нему; увидел что-то моё, фамильное во внешности. Да, у него сутулость, сочетающаяся с запрокинутым лицом, при этом он как-то так “несёт” свои руки.

Мы заговорили друг с другом, - кажется, даже он начал. Голос высокий у него, плохо артикулированный, и я плохо его понимал. Как будто он работал технологом, и перед ним, более осведомлённом в чертёжном хозяйстве сравнительно с моими собеседниками-рабочими, я воспользовался также облегчиться.
Впрочем, при сём я был малоискренен, более рассчитывая моею нынешней неудовлетворённостью принизить воображаемую мною, по-видимому, завидность в его глазах моего инженерного жребия и тем нивелировать наши положения. С "Толей" мне, похоже, удалось это: он говорил как раз тому, указывая на меня, что здесь я чувствую себя лучше, и что “там” у меня много “бумажной возни”.

Мой новый знакомый как-то так уклончиво постарался сразу подать себя - отграничить от прочей публики. Он, наверное, заметил мой интерес. И что технологом был и не раз замещал мастера. Разговор у нас вышел отнюдь не из вежливости, но заинтересовал меня. В частности, о шаблонном подходе к людям. К нему озабоченно обращается пом по кадрам Соловьёв... В его передаче, личность ленивая и без образования, что неплохо соответствует его простоватой розовой физиономии, впрочем, воспринятой мною в благоприятную для того сторону как проявление внутреннего демократизма, необходимого в его положении. Здесь, как это обыкновенно случается, должность оберегла носителя её от очевидной оценки, и самые недостатки обернулись достоинствами. Должность, впрочем, небольшая. Итак, Соловьёв был озабочен характеристикой на одного из рабочих...

Так... о характеристике, которая пишется у нас шаблонно, по принятому трафарету. А на того рабочего шаблон не накладывался. "И общественной работы у него никакой..." (растерянный Соловьёв). И тогда мой собеседник напомнил, как рабочий пошёл на трудный, тогда неважно оплачиваемый участок, когда это стало необходимо. И хотя я не верю в бескорыстие, но порядочности и долга обычно больше, чем принято считать, и поскольку то обстоятельство было моим знакомым замечено, вероятнее всего, оно и имело место.
Я оживился: человек слишком многообразен и неожиданен и в своих лучших проявлениях, чтобы мерить его набором анкетных красок.

И вот мы уже говорим о литературе... Сошлись в неодобрительной оценке Пикуля, в восторженной Распутина. Я “хранил” осведомлённость, откликаясь на его, вероятно, аргументированные мысли, мало, впрочем, мною понимаемые из-за шума и его дикции, своими придумываемыми мною суждениями. Суждение ведь одно и то же можно приклеить к чему угодно.

Он стал говорить об Олесе Гончаре, как по случаю купил в Ленинграде 3 тома на укр. языке. Я напомнил о какой-то истории с политической окраской насчёт О.Гончара, но он не знал и не интересовался. Говорил об эпизоде, как дипломат осматривает по необходимости жертву аварии, которой он участник и виновник. Он читал эпизод или слушал в передаче автора, а в украинском подлиннике это звучит, "как музыка". Он усматривал здесь коллизию: дипломат, что вершит судьбами людей, равнодушен, быть может невольно, по необходимости, к отдельному человеку. Я вспомнил Достоевского, как трудно, любя человчество, возлюбить человека.

На следующий день была суббота, я “халтурил”, он пришёл, если на следующую смену, то очень рано. Был в цивильном ещё платье. Мы без уклончивости уже подошли друг к другу. Вчера мы были каждый сам по себе и, откликаясь на реплики, спешили обыграть равнодушную невозмутимость.
Он заговорил о переплетении сборников прозы из толстых журналов, я советовал журналы сохранять. Тем более, что он мог бы хранить, как оказалось, на даче.

Ещё один тип, - его я, пожалуй, не "ущипну", хотя характерный. У него меланхоличное лицо, колючие глаза и рот... не знаю, что вернее, толи "корытом" толи "губатый", обнажающий металлические зубы спереди. У него маленькая голова с жёстким волосом, сочетающаяся с относительно широким плечевым поясом и коротковатыми ногами. Я проработал с ним всего одну смену в субботу, и мы засимпатизировали друг другу, сразу оценив деловые качества каждого, хотя каждый сохранял почти презрительную сдержанность, я - в тон ему.

А мне жаль за свой снисходительно-презрительный тон в адрес Толи (часть 7). Он очень порядочный, чистый по-детски, чуть-чуть юродивый. Внешность у него, чтобы определить, - вылитый Сергей Прокофьев. Он носит берет, как арестанты. Глаза-то у него действительно ненормальные: вечно смеющиеся и куда-то “упрятанные”.

Он будет весь обеденный перерыв таскать детали и после останется не в претензии, как в эту ночь, что я заснул. Но, кажется, он благодарен мне за непривычное, видимо, ему непрезрительное заинтересованное отношение. Многословно делился своими домашними заботами, не подозревая, что я могу быть равнодушен к тому, как поступила и что сказала Надька и проч; с трогательным простодушием говорил, сколько "досталось" его голове. Уж не извиняется ли он, подумал, рассчитывая на снисхождение? Досталось действительно изрядно, помимо тех 8 швов... Скажем, падает суппорт сверлильного станка, когда он где-то там склонившись: "У меня круги пошли красные, зелёные, чёрные; голову не разбило, но шишка - как шапка у пожарника... с гребнем, - долго держалась". Или летит шлифовальный круг в тот момент, когда является он: он изгибается, осколки свистят где-то у него под рукой, а тот рабочий бледнеет, думая, что - в животе. "Ведь убило бы" - "Кишки бы навернуло"

Вдруг оказалось, что сдельную оплату сделают лишь с 15-го. По-видимому, ещё поглядят, чтоб много не дать. И я, который, не зная ещё об этом и рассчитывая хорошо получить, "нехотя" предложил мастеру "остаться ещё на недельку, - но не больше!", с нескончаемо многословными мотивировками отказался: "И я могу вас подвести, не спросившись у себя" и "не совсем деликатно к своему начальству, поскольку собираюсь у себя уходить" и проч. Она молча кивала, а я всё шёл за нею, объясняя.

А ещё есть Денис - Дениска - коротыш средних лет, с юркими глазками, короткими руками и весёлой непосредственностью ребёнка. При уникальной работоспособности - он и две смены подряд работает и в одиночку на конвейере - он не разу ещё не получал 13-й. Запивает, прогуливал. Семьи у него нет.

Да, вот ещё, что показалось трогательным у Толи. Я, сначала сказав, что остаюсь на неделю, после сообщил о перемене решения. И у него вырвалось, как мне показалось, робкое полусожаление: "Нет, я тебя не уговариваю... Мы с тобой работаем уже. Кого мне дадут..." Называет меня редко по имени, и непривычно было услыхать от него в метро "Серёга". Ещё штрихи к портрету: пьют с женой, на последние 1.65 берут стакан в розливе вина, который разливают на двоих - это после выпитых 2-х за 2.42.

После смены принял душ... Прекрасное чувство, когда кончаешь смену - это естественно. Особенно ярким оказался зелёный шкафик напротив и жёлто-голубой за ним. Рядом раздевался рабочий, он был настроен очень благожелательно: "С хорошим днём вас, ребята!" Я воспринял иронию: "Что, дождь?" - "Нет, солнце, ветра нет - сегодня день будет хороший... Ты - с ночной?" -- "Вот, сразу можешь ехать за грибами". Заговорил о тараканах в своём шкафу: "У тебя нет тараканов?" У меня тараканов не оказалось...

Сергей Семёнов, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1529 № 114796 от 11.10.2015

0 | 0 | 1392 | 25.11.2024. 01:59:44

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []