Укрылись от дождя в комиссионке.

На наших платьях, паутинно-тонких,
На старых платьях накипал узор,
Не набивной, не тканый, но – небесный.
А ливень лил. А торг бурливый шёл.

Мы у стены, насупившись, стояли,
Как две несовременные невесты,
Несовместимы с временем и местом,
Отстранены от добрых дел и зол,
Несвоевременны и неопасны.

И ты была особенно н е т а…

Свершая оборот в торговых кассах,
В лицо дышала жарко суета.

Но и земля свой оборот свершала…
«Пошли наружу!» - я тебе сказала,
Враждебность окружения почуяв.

Средь медленного звона медяков
И запаха гонконгских париков
Неутолимо думалось о чуде!

Действительность утратила причинность.
(Парит над торгом Лик. На нём Личина.

Озоном потянуло из глазниц,
Где бирюза взыграла купоросом.
Я встретилась лицом к лицу с вопросом,
Перед которым нужно сразу – ниц!)

Слегка переменился интерьер,
И скаредный набор весов и мер,
И, отпуская шведские ресницы,
На рубль обманулась продавщица.

(Вошло. Зашевелились зябко ткани.
Исчезли отраженья из зеркал.
И Свет неумозрительный сверкал,
Как истины последней одеянье.)

Ждалось!
И ноги скосолапив странно,
Огромными глазами не сморгнув,
Молитвенно, немного деревянно,
Но голову полётно отогнув,
Ты старое прочла стихотворенье.
«Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть…»

Дождём комиссионка пролилась.