Большой Театр

«Онегин» Крэнко[1]

 

Отверг он калмычку, а может, узбечку,

Ещё не задумана Чёрная речка,

И жив, и здоров, и в Москве Грибоедов,

И Пушкин не станет писать, не обедав,

И два близнеца, два прекрасных Лепажа,

Не нюхали порох. Не сделаны даже.

 

Но парки уже замышляют убийство.

Онегина Пушкин толкает на свинство,

На гнусный скандал, на него не похожий.

Наталью. И Ольгу. И Ленского тоже.

И Ленский играет судьбу как по нотам.

Он вызвал Дантеса. Тому неохота

Квитаться, стреляться, бежать за границу...

Но Пушкин строчит за страницей страницу.

И катится дело печально и смело

К тому, что душа попрощается с телом,

И станет так поздно, что выгорят свечи,

И будет бессмысленна новая встреча:

Наталья с детьми отойдёт генералу,

В груди же застынет, как мёртвое жало,

История странного, в общем, романа

Про смерть без причин и любовь без изъяна.

        10.07.2014

 

 

«Дама с камелиями» Ноймайера[2]

Распродажа вещей

есть в итоге вершина успеха –

доказательство жизни

на арене великих страстей.

Эта мебель гостиных –

разновидность удобных доспехов

для приёма в штыки

неизбежных незваных гостей.

О, французская страсть

невозможна без примеси денег!

Наши Ленский, Татьяна, Онегин –

там не в масть, не в чести.

И любовь куртизанки,

несомненно, намного ценнее

наших русских щедрот.

Так ведь им – никого не спасти.

Пусть Манон передаст

эстафету больной Травиате.

Кавалер де Грие обречён

на неправедно злую судьбу.

Он не может не думать

о неизбежной расплате –

кто же выпишет чек?

По кому тут откроешь пальбу?

 

Не дуэлью решаются

драмы худого бюджета.

И кочует сюжет

из романа в бульварный роман.

Эти дамы устали

зваться музами мёртвых поэтов

и решили уйти. Им бы к нам,

в табор русских цыган.

 

Но Париж стоит мессы.

И для многих он стоит чахотки.

Благородная смерть

не изменит никак реноме.

Но она сотворит

из несчастной французской кокотки

«ль-идеаль поэтик».

Ну и sale[3], наконец-то, fermé[4].

        13.11.2014

 

 

«Щелкунчик»

 

Под ёлкой мгла, под ёлкой снег,

Мерцают иглы, хруст бумаги...

И шорох лапок, как во сне,

Лишает воли и отваги.

В кровь с ядом перья окунув,

Строчат доносы письмокрысы,

Столоначальники в кулисы

Выносят ужасы – заснув,

 

Увидишь склепы, катакомбы,

На каждый сон готов сюжет –

Как в детскую влетают бомбы...

И до утра погашен свет.

Щелкунчик, принц, спаси скорее

Принцессу в это Рождество,

Когда не греют батареи

И беспощадно существо

Нас ожидающей проверки.

Мы все должны передохнуть

Хоть ночь. А там уж вникнем в суть,

Куда ведут нас эти дверки.

Должны мы верить, как и дети, –

В неравный бой добра со злом

Ворвётся чудо, и на свете

На этом будет как на том:

Те, кто на небе, – те на небе,

Все остальные – под землёй,

И нет забот о сущем хлебе,

И общим будет водопой

У льва, и волка, и ягнёнка,

И ограничит великан

Свой план слезинкою ребёнка,

И спрячет комиссар наган.

Нас всех должны спасти игрушки

Из наших детских дворовых

Серьёзных игр – солдаты, пушки

Из олова, больной Петрушка

И всадники без головы.

 

Ведь папа с мамой заодно –

За нас. И нам бы оглянуться,

Пока ещё горит окно

И есть ещё куда вернуться.

        21.12.2014

 

 

«Огненный ангел»

 

Как мне претит использовать любовь,

Как горько оставлять её бесплодной...

Переживите это – каково

Прорыть канал пустынею безводной,

И, выйдя к морю, обнаружить дно

Сухое – эту же пустыню,

И точно знать, что больше не дано

Ни шанса жить, ни выхода погибнуть,

И оставаться где-то на нуле,

В немой и безразличной середине,

Ни в небе, ни в твердеющей земле,

Ни в море – в бесконечном карантине.

Иосиф, впрочем, ставит на зеро,

На остриё, на сингулярность, выступ,

На мыс, на первый выстрел, на перо,

На смысл, на «нет» и на сердечный приступ.

 

Мгновенный выход недоступен тем,

Кто меряет накал любви – итогом,

Ему – остаться в одинокой пустоте

И никогда не рассчитаться с Богом.

            31.01.2015

 

 

«Гамлет» Доннеллана[5]

 

О, весь Шекспир, быть может, только в том,

Что запросто болтает с тенью Гамлет...

                                  Б. Пастернак

Офелия уже давно мертва

И, ergo, больше не безумна,

И ей известна предстоящая канва

Истории разгрома Монтесумы.

И Гамлет быстро выбегает через зал

К буфетам и, конечно, гардеробу,

Покинув ад, который показал

Свою горящую химическую злобу.

Ах, милый папа, ты не мог бы умереть,

Как все – без этих неожиданных явлений?

Тут дядя с мамой не в своём уме –

Мне трудно оставаться неизменным...

 

Пускай у первого лица опять запор –

Не нужно сообщать о том придворным.

Для этого и нужен режиссёр –

Валторны нам исполнят звук уборной.

Наш Гамлет, предположим, журналист,

Он нагловат, он хват, весьма назойлив,

Чуть узкоплеч, но живчик – так речист,

Что не герой, а идеальный спойлер

 

К трагедии правленья короля,

Чьи методы привычны и обычны,

И их прекрасно вынесет земля

При соблюденьи небольших приличий.

 

О чём же речь, скажи, мой друг Шекспир?

Тебя в который раз переиначат,

И текст, затёртый до кровавых дыр,

Уже не помнит, кем же был он зачат.

Возможно, дело лишь и только в том,

Как неминуемо нас настигает знанье,

Ведя к безумию и цирку шапито,

К неотвратимому паденью и закланью.

Поэтому и не вернулась тень

Взглянуть на результат – сплошные трупы...

Лишь Фортинбрас проникнет в новый день

И станет новым режиссёром труппы.

        15.03.2015

 

 

«Кармен»

 

По тактам цыганского марша

Ступает душа Карменситы,

Уходит всё дальше и дальше,

Но нами ещё не забыты

Слова и дела на арене,

И торо – её провожатый –

Не умер и корчится в пене,

И губы сержанта прижаты

К горячей сочащейся ране,

Раскрытой цветочным бутоном,

И титры идут по экрану,

И выдох всё тянется стоном,

И бравый боец Эскамильо

Не кончил расчётов со славой,

И общие эти усилия

Пока ещё вовсе не главы

Трагедии нового века –

Герои до боли реальны,

Но каждый пока не калека,

Красив, по-испански нахален...

Душа Карменситы свободна –

Свобода ей стала девизом.

Хосе не ушёл благородно,

И в этом – ни тени сюрприза:

 

Убийство – стихия солдата,

Бандита и контрабандиста,

И за свободу расплата

Им взыскана быстро и чисто.

Тореро играет со смертью.

Но смерть не играет с тореро.

И вместе с её круговертью

Жестокая новая эра

 

Приходит и рушит устои:

Обычаи, веру и страны...

Кармен того истинно стоит –

Обратное было бы странно.

И правы все трое. И кровью

Пропитана снова арена.

И дело, начавшись любовью,

Кончается снова изменой.

        19.07.2015

 

 

«Легенда о любви»

 

Железо, камень, вода –

Неодолимость гор.

Но в небе – любовь-звезда,

И любовь на земле – костёр.

 

В аорту шахтёр Ферхад

Рубит тёмный проход –

И всё горяче́е ад,

Всё холоднее лёд.

 

Уж лучше спасать народ,

Чем примирять двух жён:

Будет водопровод

К сроку сооружён.

 

Жизнь от сестры к сестре

Переселил хашашин[6],

И сёстры горят в костре.

А Ферхад – на звезде,

Один.

        18.12.2015

 

 

«Пер Гюнт» Ноймайера[7]

 

Ты пропустил сезонов тридцать снега, Пер.

И на кой хер[8] тебе сдались те тролли, Гюнт?

Уж лучше бы ты гор не покидал, мой сэр,

Мой герр, синьор, месье – держись за грунт.

 

О, Сольвейг, третья и последняя жена...

О, Сольвейг-солнце – ярко светит снег!

Ты тридцать лет в желание погружена,

Как в три мгновения в твоём волшебном сне.

 

Мой Пер, итог всегда один – дурдом,

Когда ты жизнь свою не прожил – прогулял.

И под конец тебя сдают в металлолом,

На переплавку, раз уж ты – металл.

 

Но Сольвейг что-то сделала, и вот –

Ты умираешь так, как если бы ты жил.

Спасибо Ибсену – он не аббат Прево,

Не заставляет верить в миражи.

 

Реальна Сольвейг, а вот ты – ты нет.

И по небу тебя несёт олень,

Как Санта-Клауса.

Ну как тебе не лень

Опять нестись по облачной волне?

        24.01.2016

 

 

«Дон Кихот» Петипа – Фадеечева

 

Над всей Испанией безоблачное небо,

И руки мельниц обнимают тишину…

Мой книжный друг, ты здесь ни разу не был,

Пускай и прожил жизнь – и не одну.

 

На книжной полке или пианино

В дурацкой шляпе из железа – как в тазу

С отбитым краем – ты стоишь поныне,

Не унывая ни в одном глазу.

 

Два века гутенберговской печати

Перевернули старый добрый мир,

И всё, что было напечатано некстати,

Зачитано тобой до чёрных дыр.

 

Ты видишь мир сквозь призмы дивных строчек

Точней, чем в микроскоп и телескоп,

За исправление его без проволочек

Стоишь горой. Спасёшь Манон Леско,

 

Больную Травиату и «Титаник»

И остановишь наш армагеддон…

У нас тебя прозвали бы «ботаник»,

И многому ты был бы удивлён.

 

Прошли всего (всего!) четыре века –

А книжный человек, как партизан,

В лесу блокирован ордою дровосеков,

Без родины кочует, как цыган.

 

Пожалуй, ты нам нужен даже больше,

Чем той империи, где был преображён:

Католиков достаточно и в Польше,

У каждого из нас теперь ружьё,

 

А наши мельницы так много намололи

Сухого пороха немыслимой беды,

Что полыхнёт от неожиданного слова,

И от пожара – не сыскать воды.

 

Дадим тебе велосипед – ходить на танки,

Указку с лазером – слепить в ночи АВАКС,

А ты – давай крути свои обманки,

И, может, сдохнет ненавистный бакс...

        09.02.2016

 

 

Конец сезона

 

Целу́ю сцену – славные подмостки,

Пропитанные кровью короля

И Гамлета. В крови мерцают блёстки

От буффонады. И кругом земля,

 

Не доски, сразу где-то снизу – ад,

Им правят, если правду говорят,

Чудовищные мёртвые машины,

А наверху – не горные вершины,

А занавесы, стены декораций –

Реальный космос, метанебеса,

Те, что и дарят людям чудеса –

Источники восторгов и оваций.

И там, где должен находиться зал,

Зияет чёрный нулевой провал,

Не вакуум, а строгое ничто,

Его не встретишь в цирке шапито,

И в Колизее – мир вокруг арены...

Портал открыт всегда напротив сцены –

И только. И туда, в другой конец

Времён, глядит радар сердец

И ловит музыку и шорохи творенья...

Мы заполняем сцену «бытиём»

И сущим, то есть мы – живём,

Преодолев любые уравненья,

 

Законы, зная: чтобы сметь

Всё это, нужно умереть.

        21.06.2015

 

Тимофей Сергейцев, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1565 № 113749 от 21.08.2015

0 | 2 | 1522 | 22.11.2024. 18:12:27

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []