Бурлит река. Дожди идут в горах.
Потоки к морю рвутся с мутной пеной.
Иллюзий и святынь обвальный крах
больней, чем крах империи надменной.
Нам этой боли долго не унять.
Но время лечит. И обида – тает.
У «Ореанды» крашеная б…дь
на вечер иностранца снять мечтает.

Ноябрь взял своё, как ни крути.
Зима настырно к нам дороги ищет.
Когда б народу с властью – по пути,
то, думаю, не стало б столько нищих.
Да и бомжи уже – почти что класс! –
из них есть и знакомые мне, кстати:
вон тот, засаленный, – был лётчик-ас,
вон та, с бутылками, – преподаватель.

А на заре край горный в серебре.
от изморози, инистой и нежной,
наверно, в декабре иль январе
все горы занесёт лавиной снежной.

Откуда нувориши вдруг взялись,
об этом не узнать из светских хроник,
улиток виноградных утром слизь
украсила забор и подоконник.
От палых листьев прелью пахнет сад,
а может, тлей голубоватой кровью,
я слышал, что готовят гей-парад
и выстроили новую часовню.

Грядёт зима. У нас не Колыма.
Но и большой я тайны не открою,
что даже наша южная зима –
бездомным испытание большое.
Давно прошли над морем журавли,
щемящим душу, грустным караваном,
и видится всё лучшее вдали,
а дали все затянуты туманом…