Краснеют осины уже

Прощай, мое лето, прощай!
Прощайте, шальные замашки!
Я знаю, что утренний чай
полезней вечерней рюмашки.

И птица с черешни, чтоб стать
невидимой точкой, взлетела.
Прощайте, спортивная стать,
кошачья изысканность тела.

Плывут облака над яйлой,
пик горный и чёток, и близок,
сосновою пахнет смолой
дыханье вечернего бриза.

Краснеют осины уже
и скумпии возле обочин,
и тихой печалью в душе
уже я слегка озабочен.

Вот-вот, наползая с плато,
повиснут над городом тучи,
вновь думать я буду про то,
как дни нашей жизни летучи.

Дождь тихий, он плачу сродни,
дорожки всё мочит и мочит;
прощайте весёлые дни,
восторги любовные ночи.

Поблёкла морская парча
и вижу тревожные сны я.
Прощай, моё лето, прощай.
Прощайте, замашки шальные…

СНОВА ЛЕЧУСЬ ТЕПЛОТОЮ КОСТРА

Ты – вероломства родная сестра!
Сосны качаются, где я
снова лечусь теплотою костра,
душу озябшую грея.

В тёмном ущелье бормочет вода,
треснуло что-то, упало:
если нет совести, нет и стыда –
ты это мне доказала.

Трудно тропинки петляют к яйле
над Учан-Су – водопадом;
вот и картошка поспела в золе –
закуси лучшей не надо.

«Ну, с облегченьем! Прости и прощай!..» –
мошку упавшую сдую.
Брошу хвоинок для горечи в чай,
сбили чтоб горечь другую.

В тёмном ущелье бормочет вода,
тени таятся, как звери,
наши обиды пройдут без следа,
очень хотелось бы верить.

Завтра пойду на плато, чтобы вновь
в душу вернулась основа –
что всем на свете владеет любовь,
веру почувствовать снова.

Да и теперь боль не так уж остра,
честно, была ведь острее:
славно лечусь теплотою костра,
душу озябшую грея…