темнели деревья. им так полагалось
в продрогшем от колкого ветра пространстве.
как стая огромных прирученных галок,
берущая корм после хлопотных странствий.

затем легкий снег обустроенный хаос
приправил щепоткой приученной выси
и с этим – как минимум – быть полагалось
тому, кто рожден, уличен и зависим

от чистого снега, от серого древа,
от кровь наводнившего мелкого беса,
от запаха хвои, от божьего гнева,
от глаза дурного и мудрого леса,

от лестного часа, от честного слова,
от порчи небес, от прочищенной дали,
от мякоти горя, от прочной основы
для пролитых глаз и Господней печали:

по кроткому взгляду, по избранной доле,
по бранной судьбине, по судному часу,
по малым и сирым в пустующем доме,
испившим сиротства граненую чашу,

по первым последним, по изгнанным крайним,
стоящим в передней домов преисподней,
по вечной, как слово в немотной гортани,
страдающей верой печали Господней.