Пиры

При наших северных стрессах и холодах,
при нашей склонности к сугреву и дружеским возлияньям,
при нашей бедности, неотвратимо нужда
наступала однажды, заняться трудным делом стеклянным
(то есть бутылок пустых собиралась гора),
и вот, собравшись с духом и преисполнясь верою в чудо,
наш герой отправлялся пораньше с утра
на поиски пункта приёма стеклопосуды.

Каждый третий закрыт или сгорел, а каждый второй,
был украшен табличкой сакраментальной: нет тары,
делать нечего, нашего повествования герой
пристраивался в очередь с запахом перегара,
с запахом страха-отваги, злобы-тоски,
веры в победу, готовности к поражению
(так в декабре на Сенатской стояли полки),
очень холодно стоять на ветру без движения.

Тары нет, - говорил приёмщик (этот приём
действовал на клиента каждого ужасом безотказным)
и удалялся важно, и растворялся в своём
чёрном проёме, в своём вонючем и грязном,
а когда возвращался, любой в очереди остолоп
был готов (оставалось только освежевать его и разделать),
при цене пустой бутылки в двенадцать коп.
отдаться, кто-то по десять, а кто и по девять.

Наш герой, бывший интеллигентный человек,
изучавший некогда разную психософию в университете,
каждому кандидату присваивал ассертивный вес,
и был счастлив, если сходился с экзаменатором в ответе,
а со временем, когда подходил и его черёд,
он, сравнимый доблестью с Фемистоклом у Саламина
(а цена постоянно падала), был дерзок и твёрд,
и говорил: хозяин, может, всё же накинешь полтину?

Наш герой (для краткости назовём его Н.Г.),
любимцем Фортуны был, прямо скажем, фиговым,
не был вхож никуда, не бывал на короткой ноге
ни с продавщицей в винном, ни с мясником, ни с участковым,
зато имел верных друзей-сотрапезников он,
ах, какие пиршества закатывались во время оно
(об одном из таких пиров нам поведал Платон:
пили-ели, про Эрота трындели на вечеринке у Агафона).

Залманович-фрейдист и Гатауллин-бихевиорист
заходили в гости, на троих затевали симпозиум русский,
говорили о бабах, об их обычаях, спорили вдрызг,
хорошо так, душевно, уважительно и с закуской,
потому что при вечных заморозках за стеной,
от которых не спасает даже центральное отопление,
согреваются дружескою беседой одной,
каковая не споспешествует протрезвлению.

Герои безвременья нашего, не алкаши,
но и в трезвости не замеченные чрезмерно гадской,
как вражина тот, подсчитывающий барыши,
в глубине конуры своей, филиала конторы адской,
где захлопывалось, наконец, глухое окно,
сатанинская чёрная месса творилась, наверно
(впрочем, смертным простым знать не дано,
что варилось там, в страхолюдном инферно).

А здесь поднимались простые темы, власть и народ,
девушка и смерть, война и мир, равенство и свобода,
свобода бреда, говорилось, опьяняет сброд,
свобода блуда любезна святому народу,
так выпьем же за неё, за анархию, мать
порядка, а на вашу утопию эгалитарную
нам с высокой Эйфелевой колокольни плевать,
в упоении восклицали кухонные карбонарии.

Предлагали брать почту, мосты, телеграф,
пункт приёма стеклопосуды, в порядке бреда,
и патлатый Гаврилыч, тоже слегка перебрав,
говорил: непротивление козлу, наше хипповое кредо,
мы не рабы всяких там догматичных схем,
принцип беспричинности следствий для нас первичен,
Бог всемогущ, потому что не ограничен ничем,
кроме, разумеется, своих дурных привычек.

Идея становится материальной силой, когда она
овладевает тупыми массами, ну и хер с нею,
с маниакальной идеей, но если прикажет страна,
мы будем в массы нести абсолютную ахинею,
бытие ли определяет сознание или сознание бытие,
кто кого, поди разберись в конструкции,
выпьем же за многосмысленность сущего, нам сие
право даровано природой и конституцией.

А в углу, в кресле с ногами, дремала одна,
попавшая к нам будто из другого мира,
как бы это сказать поточнее, она
пришла сюда из совершенно другого Пира,
спи, милая, спи, а мы тихонько споём,
слегка покричим, под гитару повоем малость,
а когда проснёшься, хриплым своим голоском
ты нам споёшь, да так, чтобы слеза выжималась.

В это время там, в глубине адовой чёрной дыры
происходила случка угрюмая, бессловесная, злая,
ни звёздного неба над ними, ни закона внутри,
чудище подло, позорно, угрюмо и даже не лаяй,
рычало, ворочалось, глухо с другим
чудовищем совокуплялось, ухало изредка
изрыгало матерное мычание и злобный дым
зачинало грядущего хама и очередного изверга.

А здесь, в пятиэтажке панельной, продолжался приём,
говорили о Гоголе, Гегеле, о каком-то Великом Моголе,
Гугла в то время ещё не придумали, а то бы о нём
побалаболили тоже, воспаряя в парах алкоголя,
одни уходили, другие заглядывали на огонёк,
здрасте, здрасте, дорогие незваные гости,
в нашей башне слоновой кости, тлеет ещё уголёк
здравого смысла, об этом в следующем тосте.

Например, человек человеку не есть
неприрученный друг этого самого человека,
никакая сука живого собрата не съест,
как у нас в коллективе научном коллегу коллега,
так выпьем же за то, чтобы не мог считать
один человек другого человека объектом
вожделений своих, иначе ведь может стать
один субъект для другого субъекта объедком.

Сограждане, кажется, вы обалдели чуток,
несёте какую-то, извините за выражение,
ну ладно, допустим, что этот мир и жесток
и несправедлив, но не более того, тем не менее,
человек человеку, разумеется, не Бог,
кто мы такие, самопровозглашенные подобия
в отсутствие подлинника, или просто подлог
образа и подобия, подленькие такие копии?

Ну вот, таким образом договоримся до чёрт
его знает чего, а враг не столько силён, как злобен,
если повсюду мерещатся орды крысиных морд,
однажды из зеркала выглянет некто, звероподобен,
современники, героические произносители слов,
помолчите минутку, одного из нас мысль посетила,
он сейчас наверняка предложит тост за любовь,
что движет, по утверждению сурового Данта, светила.

Пир продолжался, пока, наконец, не пришло
время самой что ни на есть распоследней бутылки,
друзья, вы доспорите завтра, уже почти рассвело,
время стучать кулаком, и время чесать в затылке,
и вы, товарищ, тоже идите, у вас впереди
столько-то лет работы агентом секретным,
внедрённым, вернее заброшенным среди
не вспоминающих о том, что и они смертны.

Все разошлись потихоньку, и только та,
что спела песню свою уныло и протяжно,
сказала, что не пойдет ни за что никуда,
потому что там ужасно противно и страшно,
оставайся, милая, и не плачь, всё пройдёт,
всё проходит всегда, хорошо это или плохо,
как сказал по другому поводу Геродот,
впрочем, девушка уже заснула, слава богу.

Наш герой убирает посуду, вот и ещё один
день закончился, ночь прошла, наступило
утро, всё нормально, и нет никаких причин,
всё пройдёт, всё проходит, кажется, отпустило,
милое создание тихо посапывает в углу,
солнце заглядывает в окно, в комнату натекая,
он сидит, прислонившись к стене, на полу,
всё нормально, отчего же тоска такая?

Если бы знать, какая подземная сила,
страшная, притягательная будет тянуть
за ноги, да разве бы сил хватило
на то, чтобы просто пускаться в путь,
в преодолении страха придётся искать основу,
если всё рассыпается в пыль и прах,
из пустоты брать силы, чтобы снова и снова
заполнять пустоту и преодолевать страх.

Слава Баширов, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1454 № 110362 от 26.02.2015

0 | 3 | 2150 | 25.04.2024. 05:32:40

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []