Случайное возгорание

* * * *

Этот гоблинский, туберкулезный
свет меняя - на звук:
фиолетовый, сладкий, бесслезный -
будто ялтинский лук.

В телеящике, в телемогиле,
на других берегах:
пушкин с гоголем Крым захватили,
а шевченко – в бегах.

И подземная сотня вторая
не покинет кают,
и в тюрьме, возле Бахчисарая -
макароны дают.

Звук, двоясь - проникает подкожно:
чернослив-курага,
хорошо, что меня невозможно
отличить от врага.


* * * *

Мой глухой, мой слепой, мой немой - возвращались домой:
и откуда они возвращались - живым не понять,
и куда направлялись они - мертвецам наплевать,
день - отсвечивал передом, ночь - развернулась кормой.

А вокруг - не ля-ля тополя - заливные поля,
где пшеница, впадая в гречиху, наводит тоску,
где плывет мандельштам, золотым плавником шевеля,
саранча джугашвили - читает стихи колоску.

От того и смотрящий в себя - от рождения слеп,
по наитию – глух, говорим, говорим, говорим:
белый свет, как блокадное масло, намазан на склеп,
я считаю до трех, накрывая поляну двоим.

Остается один - мой немой и не твой, и ничей:
для кого он мычит, рукавом утирая слюну,
выключай диктофоны, спускай с поводков толмачей -
я придумал утюг, чтоб загладить чужую вину.

Возвращались домой: полнолуния круглый фестал,
поджелудочный симонов - русским дождем морося,
это низменный смысл - на запах и слух - прирастал
или образный строй на глазах увеличивался?


СЛУЧАЙНОЕ ВОЗГОРАНИЕ

И тогда прилетела ко мне Жар-кошка:
покурить, застучать коготком окошко,
обменяться книгами, выпить граппы,
и вставало солнце на обе лапы.

Вот струя из брандспойта, шипя и пенясь,
разбудила вкусную рыбу-Феникс:
у нее орхидеи растут из пасти,
заливные крылья - в томатной пасте.

Двадцать лет возвращалась жена в Итаку -
я обнял ее, как свою собаку,
и звенела во мне тетивой разлука,
без вопроса: а с кем ты гуляла, сука?



* * * *

Борода Ебукентия не токмо огнеупорна
но и видом - зело окладиста и черна,
Ебукентий не спит, он - святой покровитель порно,
он - неоновый свет, поднимающийся со дна

человеческих душ, где сестра обратилась в брата,
где бутоны заклепок и девственный сад плетей:
там, взобравшись на ветку, жужжит по утру вибратор,
там - эпоха и похоть съедают своих детей.

А когда в небесах зацветают паслен и греча -
Ебукентий ночным дозором обходит сад,
он - в плаще от Ривза, в рубашке от Камбербэтча,
как у всех святых – у него идеальный зад.

Как и все поэты – учился в херсонской школе,
жил во сне, пока не умер наверняка -
и принес распятие в дом к проститутке Оле:
«Целуй крест, дочь моя, да только - без языка…»

А теперь, Ебукентий – начало внутри итога:
он мясной набор для плова и холодца,
он - и меч карающий в правой руке у Бога,
и яичко левое - в гнёздышке у Творца.



* * * *

В лепрозории - солнце, проказник уснул,
санитаром - под белые руки - внесен,
и блестит, словно масло, подсолнечный гул -
осторожно, по капле, добавленный в сон.

Деревянный цветет на припеке сортир,
оловянный сгущается взгляд из орбит,
козлоногий, на ощупь – стеклянный, сатир -
где каштановый парк, отступая, разбит.

Вот и счастье пришло и сомненья прижгло,
там, где рвется – там сухо и мелко:
потому что любовь – у меня одного,
а у целого мира – подделка.

Александр Кабанов, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 107050 от 23.08.2014

1 | 7 | 7119 | 17.11.2024. 16:19:16

Произведение оценили (+): ["Ирина Бараль"]

Произведение оценили (-): []