Эскимо кипариса лизнул на ходу метеор,
белый лайнер в огнях отошёл от причала на Смирну.
Еле тлела обида, и вот полыхает костёр,
ветер сплетен раздуть её очень старался настырно.

Ради рифмы, на что не пойдёшь, и, конечно, Измир
был поэтому Смирною назван, (кто пишет, те знают!),
а у нас во дворе колоссальный разросся инжир,
и его кто турецким, кто греческим все называют.

Сухогрузы на рейде, у них за спиною – Босфор,
минареты Стамбула и ветер Синопа попутный,
и плывут облака кучевые над кромкою гор,
и меняют свои очертания ежеминутно.

Еле тлела обида, а нынче пылает костёр,
так бывает – строка вдруг раскрутится лихо в поэму:
метеор, кипарис, белый лайнер, инжир, да и двор –
всё годится в строку, чтобы мне разрулить эту тему.

Попросить бы прощенья, забыть, самому бы простить;
не для этого ль здесь и ведётся туманная речь вся?
Паучок между рам потянул серебристую нить,
чтобы повод мне дать от занудистой темы отвлечься.

Ветер сплетен раздул то, что тлело, и тлело едва.
О, заклятым друзьям послужил этот ветер умело!
Сам с собою сыграю, подвинув привычно с е-2
пешку на е-4, а утром решу, что же делать.

Утро вечера (зря не укажут!) всегда мудреней.
Вот и кошка заснула, – она у нас вроде тотема.
Я кручу эту тему, как шарик дерма скарабей, –
и растёт, словно шарик дерьма, неуёмная тема…