Рыжий карлик с глазами оттенка кипящего олова
гуляет по городу, ведя жару на строгом ошейнике.
Жара скалит зубы, демонстрируя норов свой,
натягивает поводок, хрипит, намекая на удушение,
припадает на задние — сука та ещё.
Карлик невозмутим:
ничего, повизжи, не таких, душа моя, окорачивал.
Улыбка его жестока, зрачки пусты, жесты вкрадчивы.
Время, черепашью природу вспомнив, ползёт за ним.

Потея и охая, по тенистым аллеям слоняются горожане,
надеясь укрыться от высокотемпературного взгляда.
Карлик хмыкает, щёлкает зажигалкой — полдень вспыхивает жаром.
Имярек, ссылаясь на гемикранию, жалобно просит яду —
пожимая плечами, киваю на утверждённый свыше мартиролог
и протягиваю дежурную таблетку пряного валидола.

Спрятав глаза бездонные под шляпой широкополой,
гетера в белом хитоне от Calliope берёт карлика под локоток.
Пара — нелепее не придумаешь, но моё дело — протоколировать,
сидя на покосившейся лавке под помнящей демиурга липой,
где эдемствуют птахи, разбавляющие зелень хвостами-лирами.

... Начиная снизу, мир сворачивается в свиток с протезным скрипом...