Роберт Фрост Песня о том, что извечно не нуль. (Цикл).

Роберт Фрост Песня о том, что извечно не нуль
(С английского).

Где мысль и чувство,
там не пусто.

И тишь, и тьму взмутив,
раздался взрыв
с огнём да громом
в весьма весомом
заряженном ядре,
вдруг лопнувшем в игре.
Среди эфира
возникла вещность мира.
Означился расклад -
где столкновения, где лад.

Начало мирозданья
тянулось в ожиданье:
смирился водород -
размножился народ,
и дерево возникло,
связавшее все циклы.
В нём корень, сучья и листва
модель и образ естества,
блестящая структура -
не глянешь без прищура,
чтоб не слепила глаз,
вводя людей в экстаз.

Была космическая пыль,
а вырос Иггдрасиль.

В себе Идею затая,
мир вышел из небытия.

Пусть где-то внешне пусто,
но в зеркале искусства
мы видим мысль и чувство.

Robert Frost A Never Naught Song

There was never naught,
There was always thought.
But when noticed first
It was fairly burst
Into having weight.
It was in a state
Of atomic One.
Matter was begun—
And in fact complete,
One and yet discreet
To conflict and pair.
Everything was there,
Every single thing
Waiting was to bring,
Clear from hydrogen
All the way to men.
It is all the tree
It will ever be,
Bole and Branch and root
Cunningly minute.
And this gist of all
Is so infra-small
As to blind our eyes
To its every guise
And so render nil
The whole Yggdrasill.
Out of coming-in
Into having been!
So the picture’s caught
Almost next to naught
But the force of thought.
1962 "In the Clearing"

Примечание.
В стихотворении A Never Naught Song Роберт Фрост связывает научные гипотезы о большом космическом взрыве в начале возникновения Вселенной с древним скандинавским мифом, где рассказывается об исполинском мировом дереве (ясене или тисе) Иггдрасиле. Это дерево, согласно старинным сагам, представляет собой фантастический образ всей необъятной Вселенной.


Роберт Фрост Вечный искатель
(С английского).

Он - вовсе не беглец, боящийся погони,
кто, спотыкаясь, в страхе смотрит вспять.
Весь страх его не позади, а рядом,
по обе стороны, и направляет бег,
не важно, будет курс кривым, не то прямым.
Он смотрит лишь вперёд, и сам искатель -
преследует того, кто гонится за ним.
Но тот, другой, пока потерян вдалеке.
Такие бегуны - в погоне друг за другом.
У них вся жизнь - извечная погоня,
и только в будущем им видится презент
за непрерывной цепью гонок и тоски.

Robert Frost Escapist - Never

He is no fugitive - escaped, escaping,
No one has seen him stumble looking back,
His fear is not behind him but beside him
On either hand to make his course perhaps
A crooked straightness yet no less a straightness.
He runs face forward. He is a pursuer,
He seeks a seeker who in his turn seeks
Another still, lost far into the distance.
Any who seek him seek in him the seeker.
His life is a pursuit of a pursuit forever.
It is the future that creates his present.
He is an interminable chain of longing.
1962 "In the Clearing".


Роберт Фрост Скверный остров Пасхи.
(Может быть, он так назван потому, что однажды может возродиться).
(С английского).

Кем сделана, бог весть,
дизайн настолько плох,
как будто рублена в азарте,
по голове легко прочесть
о горестях былых эпох,
как по больничной карте.
Лик был изображён
с усмешкой на губах,
подстать царям,
а камнень привезён
на кораблях
по нескольким морям.

Материал был раскроён,
его рубили и таскали,
использовали тали.
Придали идолу оскал
под принятый шаблон,
и возвели на пьедестал -
на скальный трон.
А что ж оскал тот означал ?
Презренье.
Уж не себя ли презирал
весь здешний люд уже с рожденья ?
Народ тех пакостных времён
умаслен был и укрощён,
а здравый разум был утрачен.
Пока его увеселяли,
он стал циничною толпой,
освобождённой от морали.
Вожди твердили о свободе
и даровали нечто вроде,
но рад был разве что слепой.
Так жили, численно росли
под властью, что несла им вздор,
мошенничала и давила,
но лишь до некоторых пор,
покуда не изнемогли
и не потратили все силы,
все нервы, все свои леса,
ресурсы всех полей и гор.
В какой-то год
решили сделать смету,
что есть, чего не достаёт.
за оглушительный отчёт
призвали счётчиков к ответу.
Звучали голоса,
а где ж исход.
Верховный круг был сам не рад -
пошла дурная полоса.
Чуть-чуть поправили законы.
Произвели немало звона,
но не добрели небеса.
Ища целебную микстуру,
официальную культуру
выстраивали на парад.
Альтрурия* вмешалась сдуру,
но не свершились чудеса:
не прожила и года даже.
Чего-то ждали. Уж не чуда ль ?
Со всех амвонов и эстрад
поддерживали дело веры -
и множили свои аферы.
Цинично продолжали кражи,
в чём демонстрировали удаль.

Robert Frost The Bad Island—Easter
(Perhaps so called because it may have risen once).

That primitive head
So ambitiously vast
Yet so rude to its art,
Is as easily read
For the woes of the past
As a clinical chart.
For one thing alone,
The success of the lip
So scornfully curled,
Has that tonnage of stone
Been brought in a ship
Halfway round the world.

They were days on that stone.
They gave it the wedge
Till it flaked from the ledge.
Then they gave it a face.
Then with tackle unknown
They stood it in place
On a cliff for a throne.
They gave it a face
Of what was it? Scorn
Of themselves as a race
For having been born?
And then having first
Been cajoled and coerced
Into being beruled?
By what stratagem
Was their cynical throng
So cozened and fooled
And jollied along?
Were they told they were free
And persuaded to see
Something in it for them?
Well they flourished and waxed
By executive guile,
By fraud and by force,
Or so for a while;
Until overtaxed
In nerve and resource
They started to wane.
They emptied the aisle
Except for a few
That can but be described
As a vile residue,
And a garrulous too.
They were punished and bribed.
All was in vain,
Nothing would do
Some mistake had been made
No book can explain,
Some change in the law
That nobody saw
Except as a gain.
But one thing is sure,
Whatever kultur
They were made to parade,
What heights of altrur -
ian thought to attain,
Not a trace of it’s left
But the gospel of sharing.
And that has decayed
Into a belief
In being a thief
And persisting in theft
With cynical daring.
1962 "In the Clearing"

Примечание.
*Альтрурия - коммуна христианско-социалистического типа, организованная в
Калифорнии в 1894 г. и вскоре распавшаяся, не выдержав экономической конкуренции и по другим причинам, - одна из нескольких подобных.

Повидимому Роберт Фрост описал в этой сатире не только и не столько остров
Пасхи, а имел в виду всё современное ему буржуазное (и не только буржуазное)
общество - с расхищением природных ресурсов, деспотией, коррупцией, лицемерием, с порабощением, ограблнием и моральным развращением народных масс.


Роберт Фрост Краткий визит
(С английского).

Отвёл свой взгляд от книг, пошёл к дверям,
чтоб посмотреть, кто бродит по ночам,
и убедиться в сумрачном пейзаже
что, как всегда, там Сириус на страже
нацелил глаз вверху над головой
в точь так, как зоркий пёс сторожевой.

Но только стал у двери на пороге,
как тотчас мне метнулся там под ноги
но не мифический небесный пёс,
а наш земной измученный барбос.
Он был, должно быть, ездовой породы,
но явно потерявший резвость хода.
Понадобились пища и приют,
и он ко мне направил свой маршрут.

Он только выл да взвизгивал от злости.
Как в кожаном мешке, болтались кости.
В клубок свернулся, голова к хвосту,
и клял весь свет и всю его тщету.

Я дал ему воды, принёс и корма.
Он стал спокойней, возвращаясь в норму.
Хоть, думаю, приличия он знал,
но всё же даже морды не поднял.

Он лишь хвостом стучал в изнеможенье,
как бы прося: "Не требуй объясненья.
Не торопи. Хотя бы погоди".
Должно быть ждал несчастий впереди.
И я тогда, назвав его Трезором,
пообещал не мучать разговором
и, вообще, не заниматься вздором.
Мол, не пристану, душу теребя,
и ты, дружок, не удручай себя.
Послушайся хорошего совета:
не лучше ль подождать рассвета ?
Ты у меня нисколько не в долгу.
Я требовать признаний не могу.

Я говорил. Пёс слушал, не мудруя.
Беседа шла, наверное впустую,
и непонятно, с кем был разговор.
Он был лишь только для меня Трезор -
Далматский пёс, Трезор, Дружище.
Я собирался дать ему жилище,
планировал избавить от невзгод
и брать его с собой в любой поход.

Но утром пёс томился у дверей
и рвался вон из дома поскорей,
как будто заявляя: "Мы в расчёте.
Хоть я сейчас не рад твоей заботе,
могу вернуться волею небес".
Я дверь открыл, и мой Трезор исчез.
Тут я чуть-чуть расстроился сердечно,
что дружба с псом была недолговечна.
Я с разными поверьями знаком.
Пёс мог бы быть и призраком и сном,
но стук хвоста была сама реальность
и отвергал безумную ментальность.

Случившимся я был весьма смущён.
Я мог бы даже молвить без препон,
что Сириус слетел ко мне с дозором.
Я ж, Боже мой ! - назвал его Трезором !
Не чудо ль ? Величайшая звезда,
преобразившись, ринулась сюда,
как некое живое воплощенье,
затем, чтоб упрекнуть без возмущенья,
что милостью её я жив и цел,
а гимна в честь и славу не пропел.

То было символическим сигналом,
намёком, излученьем небывалым.
Мне нужно было вникнуть и понять,
а, зная суть, я б мог и промолчать.

Robert Frost One More Brevity
(never published but privately printed in 1953
and included on the 1957 Caedmon recording of Mr. Frost reading his poetry).

I opened the door so my last look
Should be taken outside a house and book.
Before I gave up seeing and slept,
I said I would see how Sirius kept
His watchdog eye on what remained
To be gone into, if not explained.

But scarcely was my door ajar,
When, past the leg I thrust for bar,
Slipped in to be my problem guest,
Not a heavenly dog made manifest,
But an earthly dog of the carriage breed,
Who, having failed of the modern speed,
Now asked asylum, and I was stirred
To be the one so dog-preferred.

He dumped himself like a bag of bones.
He sighed himself a couple of groans,
And, head to tail, then firmly curled,
Like swearing off on the traffic world.

I set him water. I set him food.
He rolled an eye with gratitude,
Or merely manners, it may have been,
But never so much as lifted chin.
His hard tail loudly smacked the floor,
As if beseeching me, “Please, no more;
I can’t explain, tonight at least.”
His brow was perceptibly trouble-creased.

So I spoke in terms of adoption, thus:
“Gusty, old boy, Dalmatian Gus,
You’re right, there’s nothing to discuss.
Don’t try to tell me what’s on your mind,
The sorrow of having been left behind
Or the sorrow of having run away.
All that can wait for the light of day.
Meanwhile feel obligation-free;
Nobody has to confide in me.”

‘Twas too one-sided a dialogue,
And I wasn’t sure I was talking Dog.
I broke off, baffled, but all the same,
In fancy, I ratified his name;
Gusty, Dalmatian Gus, that is,
And started shaping my life to his,
Finding him in his right supplies
And sharing his miles of exercise.

Next morning the minute I was about,
He was at the door to be let out.
As much as to say, “I have paid my call.
You mustn’t feel hurt if now I’m all
For getting back somewhere, or further on.”
I opened the door, and he was gone.
I was to taste in little the grief
That comes of dogs’ lives being so brief.
Only fraction of ours, at most,
He might have been the dream of a ghost,
In spite of the way his tail had smacked
My floor, so hard and matter-of-fact.

And things have been going so strangely since,
I wouldn’t be too hard to convince,
I might even claim he was Sirius.
Think of presuming to call him Gus!
The star itself, heaven’s greatest star,
Not a meteorite but an avatar,
Who had made this overnight descent
To show by deeds he didn’t resent
My having depended on him so long,
And yet done nothing about it in song.

A symbol was all he could hope to convey,
An intimation, a shot of ray,
A meaning I was supposed to seek,
And finding, not necessary speak.
(1953) 1962 "In the Clearing".


Роберт Фрост Замкнутый ради добра.
(С английского).

За всё, чем я владею,
я должен многим старшим,
за чувства, за идеи,
за лирику и марши.
Мои года летят,
а долг растёт стократ.

Те, старшие, с упрёком
не мчат на колесницах,
хоть с мне c их славным скоком,
пожалуй, не сравниться.
Мне нужно на другом плацу
показывать рысцу.

Придя на их кочевья,
я странствую без шума,
и слышат лишь деревья
мои мечты и думы...
"Твой след заметен лишь едва.
На нём ковром лежит листва.

Без солнца может скрыться
в снегу дорога эта.
Пусть ляжет половицей
насыщенного света.
Дождись, чтоб зимняя метла
дорогу замела"...

В походах против прозы
я сам свой шаг умерю,
когда придут морозы -
Пусть маленькие звери -
лисички и хорьки -
кладут на снег стежки.

Я помню, кто оставил
мне поприще и лиру,
кто в почести и в славе
достойно явлен миру.
За всё, что смог пропеть,
я должен им и впредь.

Robert Frost Closed For Good

Much as I own I owe
The passers of the past
Because their to and fro
Has cut this road to last,
I owe them more today
Because they've gone away

And not come back with steed
And chariot to chide
My slowness with their speed
And scare me to one side.
They have found other scenes
For haste and other means.

They leave the road to me
To walk in saying naught
Perhaps but to a tree
Inaudibly in thought,
"From you the road receives
A priming coat of leaves.

"And soon for lack of sun
The prospects are in white
It will be further done,
But with a coat so light
The shape of leaves will show
Beneath the brush of snow."

And so on into winter
Till even I have ceased
To come as a foot printer,
And only some slight beast
So mousy or so foxy
Shall print there as my proxy.

How often is the case
I thus pay men a debt
For having left a place
And still do not forget
To pay them some sweet share
For having once been there.
(1948) 1962 "In the Clearing".

Примечание.
В стихотворении Closed for Good Роберт Фрост пытается разъяснить своим читателям некоторые особенности своего творчества. Стихотворение на протяжении многих лет неоднократно переделывалось, удлинялось и сокращалось.
Предложенный русский текст - не столько перевод, сколько одна из возможных интерпретаций.


Роберт Фрост Доброе пожелание*
(С английского).

Поэт**, велевший жить в любви,
сказал: "Незлобивым слыви,
к тому ж ещё имей в придачу
и то, дающее удачу,
чего - увы ! - на свете нет.
О ! Как тогда мне б мил стал свет !"
Цитирую всё слово в слово.
Хоть жизнь была к нему сурова,
но я б хотел не забывать,
всё то, что мог он преподать.
Он научил меня такому,
что мне, плохому астроному,
дотоле было не знакомо.
Хоть не глубок мой интерес,
но мне мила краса небес.
Я - обожатель жарких плясок
фосфоресцирующих красок.
Мне б лун побольше для игры -
как в цирке, где, надув шары,
фурора ждут в воскресной прессе.
Но речь о большем интересе
притом доступном без затрат.
Я помню, как был в детстве рад,
когда планеты по четыре
парадом строились в эфире.
Вид многих лун подъемлет дух,
а мне хватило бы и двух.
Я б мог сказать, повелевая:
"Хочу - могу; могу - желаю.
Да явится Луна вторая !"
Душа тоскует и болит,
но где ж взять новый сателлит ?
Когда иной разумник спросит,
откуда аист мне приносит
стихи, мне это не восторг.
В сердцах киваю на Нью-Йорк
и говорю, что аист вроде
берёт их в старом дымоходе.
Хоть верь аркадцам, хоть не верь,
всё это было не теперь.
Когда, от боли сатанея,
страдала в первых родах Гея
(Как Китс - быть может Мильтон ? - пел.),
отец, огромный Каф***, узрел
раздел Земли на половины:
слились в один поток пучины,
где плещет Тихий океан, -
весь воздух ринулся в проран.
Хоть верь, не то не верь аркадцам,
им всем тогда пришлось спасаться,
вцепившись в прочный сильфион****,
что крепко был укоренён.
Он был утыкан, как флажками,
застрявшими везде телами,
там вроде крыльев и хвостов
торчали ноги из кустов.
Хоть перечень погибших скромен,
но был разительный феномен:
иной, легко разжав кулак,
ветвей не мог порвать никак.
Те, что не справились с силками,
навек остались костяками.
Учёные изумлены,
как были те оплетены.
В Антиохии есть музеи,
где в ужас входят ротозеи.
У океанов свой статут.
Их норов виден там и тут.
У Тихого он зол и лют,
и у Атлантики он крут.
В большом и в малом океане
бурление не как в стакане.
Где б ни был человечий род,
везде угроза предстаёт.
Создатель, нас трепля по холке,
готовит чистки и прополки.
Как часто нас пугает смерть,
колебля под ногами твердь !
Но я воскликну с убежденьм,
что зря грозят нам истребленьем.
В нас есть надежда и азарт
и воля выйти вновь на старт !
Как много тысяч лет назад,
мы вновь найдём свой Арарат,
и, чем бы ни был век чреват,
за сыном сын, за братом брат
построят новый вертоград.


Robert Frost A-Wishing Well

A poet would a-wishing go
And he wished love were thus and so.
“But if it were,” he said, said he,
“And one thing more that may not be,
This world were good enough for me.”
I quote him respect verbatim.
Some quaint dissatisfaction ate him.
I would give anything to learn
The one thing more of his concern.
But listen to me register
The one thing more I wish there were.
As a confirmed astronomer
I’m always for a better sky.
(I don’t care how the world gets by.)
I’m tempted to let go restraint,
Like splashing phosphorescent paint,
And fill the sky as full of moons
As circus day of toy balloons.
That ought to make the Sunday Press.
But that’s not like me. On much less
And much, much easier to get,
From childhood has my heart been set.
Some planets, the unblinking four,
Are seen to juggle moons galore.
A lot would be a lot of fun.
But all I ask’s an extra one.
Let’s get my incantation right:
“I wish I may, I wish I might”
Give earth another satellite.
Where would we get another? Come,
Don’t you know where new moons are from?
When clever people ask me where
I get a poem, I despair.
I‘m apt to tell them in New York
I think I get it via stork
From some extinct old chimney pot.
Believe the Arcadians or not,
They claim they recollect the morn
When unto Earth her first was born.
It cost the Earth as fierce a pang
As Keats (or was it Milton?) sang
It cost her for Enormous Caf.
It came near splitting her in half.
‘Twas torn form her Pacific side.
All the sea water in one tide
And all the air rushed to the spot.
Believe the Arcadians or not,
They saved themselves by hanging on
To a plant called the silphion,
Which has for its great attribute
It can’t be pulled up by the root.
Men’s legs and bodies in the gale
Streamed out like pennants swallow-tail.
Most of them let go and were gone.
But there was this phenomenon:
Some of them gave way at the wrist
Before they gave way at the fist.
In branches of the siliphon
Is sometimes found a skeleton
Of desperately clutching hand
Science has failed to understand.
One has been lately all the talk
In the museum of Antioch.
That’s how it was from the Pacific.
It needn’t be quite so terrific
To get another from the Atlantic.
It needn’t be quite so gigantic
As coming from a lesser ocean.
Good liberals will object my notion
Is too hard on the human race.
There’s something I’m prepared to face.
It merely would entail the purge
That the just-pausing Demiurge
Asks of himself once in so often
So the firm firmament won’t soften.
I am assured at any rate
Man’s practically inexterminate.
Someday I must go into that.
There’s always been an Ararat
Where someone someone else begat
To start the world all over at.
(1959) 1962 "In the Clearing".

Примечания.
*Стихотворение A-Wishing Well было написано к Рождеству. В нём Роберт Фрост
говорит о своём праздничном пожелании, но здесь оно не банально, а довольно
экстравагантно и расцвечено фантастикой.
**Комментаторы указывают, что Р.Фрост, ссылаясь на другого поэта, имел в виду Эдуарда Роулэнда Силла (Edward Rowland Sill, 1841-1887), американского поэта и прозаика, профессора-филолога и журналиста, чьими стихами зачитывался в детстве. Этот поэт рано умер и оставил небольшое литературное наследство, но стихи его отличались высоким совершенством. Самые известные его стихи "Opportunity", "The Venus of Milo", "The Fool's Prayer". Последнее неоднократно переведено на русский язык.
***Огромный Каф - вымышленный персонаж, придуманный Джоном Китсом и названный
отцом Азии в незаконченной поэме Китса "Гиперион". (Есть русский перевод этой
поэмы, сделанный Сергеем Александровским). Кроме Роберта Фроста, имя этого
Кафа упоминали многие авторы: Герман Мелвилл, Эдвин Арнольд, Редьярд Киплинг, Назым Хикмет и другие.
****Сильфион (сильфий, лазер) - исчезшее ещё в античные времена из-за хищнического потребления дикорастущее зонтичное растение (родственное укропу), основной экспортный товар Кирены. Сильфион использовался как пряность, лекарственное средство, контрацептив. Ценился на вес серебра.
Роберт Фрост использует дошедшие сведения об этом растении по-своему, в
фантастическом преломлении.


Роберт Фрост Чуткому читателю
(С английского).

Вблизи Скалистых гор я знаю графство,
где местной школой не могу налюбоваться.
Мне очень нравится её расположенье.
До большей высоты могло б добраться
лишь редкостное учрежденье:
не менее двух тысяч футов выше моря !
Два входа, смешанное обученье,
но за дверьми там тщательный надзор
и наблюдается всё остекленье,
чтоб дьявол не проник туда на горе
и не обрёк ту школу на позор,
и лишь благочестивый путник мог
присесть вблизи у милосердных ног
и тихо погрузиться в размышленье.

Robert Frost To the Right Person

In the one state of ours that is a shire,
There is a District Schoolhouse I admire
As much as anything for situation.
There are few institutions standing higher
This side the Rockies in my estimation—
Two thousand feet above the ocean level.
It has two entries for coeducation.
But there’s a tight-shut look to either door
And to the windows of its fenestration,
As if to say mere learning was the devil
And this school wasn’t keeping anymore,
Unless for penitents who took their seat
Upon its doorsteps as at mercy’s feet
To make up for a lack of meditation.
1947 "Steeple Bush"

Примечание.
Со стихотворением To the Right Person русские читатели могут познакомиться
также по переводу Александра Кушнера.


Роберт Фрост Америку постичь не просто
(С английского).

Колумб задумал ловкий финт,
ища короткий путь на Инд.
Представил Землю в форме шара,
обосновал свой тезис яро
и смог, войдя в ажиотаж
добиться денег на вояж.

При неудаче королева
была бы вне себя от гнева.
Он вздумал ехать на закат
и, не свернув, прибыть назад.
Прошло ли дело без конфуза ?
Он так и не сыскал Ормуза,

и, где б ни вёл он корабли,
был странен вид любой земли.
Все рты кривились от зевоты -
не те широты и долготы.
Он курс прокладывал, а зря:
не те края, не те моря.

И тем грустней казалась драма,
когда другой моряк да Гама,
свершив на Индию наезд,
вернулся из заветных мест
с добычей, не тая от мира,
что он сумел достичь Офира.

Притом Колумб осознавал,
что сам изрядно блефовал,
а золото да Гамы - звонкий
призыв к ожесточённой гонке,
что несомненно завлечёт
включиться не один народ.

Юнцом я сам, влюбившись в румбы,
пел славу подвигам Колумба.
Он свёл с ума Вальядолид.
Он был велик и знаменит.
Я посчитал его затею
важней Исхода Моисея.

Но он на самом деле смог
поняв, чем угрожает рок,
расширить узкие пределы,
где человечество терпело
трагическую тесноту,
разброд, вражду и нищету.

Он славен важными делами,
но познакомился с цепями.
Сыскали, что вменить в вину.
Лишь после город и страну
да праздник в честь его назвали,
а умирал почти в опале.

Твердят про призрак коробля,
который, до сих пор руля,
ведёт Колумб с заходом в устья
и тычется о скалы с грустью
вдоль атлантических широт,
но где б ни бился - не пройдёт.

Надежда связана с Панамой.
Пусть призрачный корабль упрямый
там по каналу проведёт
наш доблестный военный флот.
Пусть смотрят, выходя на шканцы,
на что годны американцы !

Америка ясна не всем:
и что к чему, и что зачем.
Со стороны не много видно,
а промолчать всегда обидно.
Читаю книжицы, кляня:
там часто только болтовня.

Колумб не вникнет, без сомненья,
в новейшие изобретенья.
Не пресс заметит, не мотор,
а тот же прежний - свой - задор;
увидит всплески экстремизма
и внутренние катаклизмы.

Преследуя большую цель,
колосс не тянет канитель.
Стремясь добраться до Катая,
он ломит, всё с пути сметая,
и всем, не надобным ему,
покажет гордую корму.

Наметив в Азии державу,
он тут же обоснует право
войти с грабительской войной,
круша там и закон, и строй.
Но азиаты в нашем веке
дерутся крепче, чем ацтеки.

Robert Frost America is Hard to See

Columbus may have worked the wind
A new and better way to Ind
And also proved the world a ball,
But how about the wherewithall?
Not just for scientific news
Had the Queen backed him to a cruise.

Remember he had made the test
Finding the East by sailing West.
But had he found it? Here he was
Without one trinket from Ormuz
To save the Queen from family censure
For her investment in his venture.

There had been something strangely wrong
With every coast he tried along.
He could imagine nothing barrener.
The trouble was with him the mariner.
He wasn't off a mere degree;
His reckoning was off a sea.

And to intensify the drama
Another mariner Da Gama,
Came just then sailing into port
From the same general resort,
And with the gold in hand to show for
His claim it was another Ophir.

Had but Columbus known enough
He might have boldly made the bluff
That better than Da Gama's gold
He had been given to behold
The race's future trial place,
A fresh start for the human race.

He might have fooled Valladolid.
I was deceived by what he did.
If I had had my chance when young
I should have had Columbus sung
As a god who had given us
A more than Moses' exodus.

But all he did was spread the room
Of our enacting out the doom
Of being in each other's way,
And so put off the weary day
When we would have to put our mind
On how to crowd and still be kind.

For these none-too-apparent gains
He got no more than dungeon chains
And such posthumous renown
(A country named for him, a town,
A holiday) as, where he is,
He may not recognize for his.

They say his flagship's unlaid ghost
Still probes and dents our rocky coast
With animus approaching hate,
And for not turning out a strait,
He has cursed every river mouth
From fifty North to fifty South.

Someday our navy, I predict,
Will take in tow this derelict
And lock him through Culebra Cut,
His eyes as good (or bad) as shut
To all the modern works of man
And all we call American.

America is hard to see.
Less partial witnesses than he
In book on book have testified
They could not see it from outside —
Or inside either for that matter.
We know the literary chatter.

Columbus, as I say, will miss
All he owes to the artifice
Of tractor-plow and motor-drill.
To naught but his own force of will,
Or at most some Andean quake,
Will he ascribe this lucky break.

High purpose makes the hero rude;
He will not stop for gratitude.
But let him show his haughty stern
To what was never his concern
Except as it denied him way
To fortune hunting in Cathay.

He will be starting pretty late.
He'll find that Asiatic state
Is about tired of being looted
While having its beliefs disputed.
His can be no such easy raid
As Cortez on the Aztecs made.
(1951) 1962 "In the Clearing"

Примечание.
Год написания стихотворения "America is Hard to See" (1951-й) не случаен, это время корейской войны и открытого противостояния США с Китаем, время обострения отношений с советским блоком.

Владимир Корман, поэтический перевод, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 103962 от 05.03.2014

0 | 0 | 1874 | 19.04.2024. 14:15:17

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []