Не настолько, конечно, я пьян
был тобою, хоть выпил немало,
оглушали цикады Мартьян,
и вдоль мыса волна пробегала.
А наутро, совсем отрезвев,
и палатку раздвинувши с шиком,
я глазами ощупывал дев,
загоравших на пляжике диком.
Ну, фигурки!
А попочки?
Блеск!
В наши лета не ведают скуки!
И цикад обезумевших треск
заглушал на Мартьяне все звуки…
Мы расстались, как жили, – легко.
Было время простых теоремок.
Я не думал, что так далеко
оказаться тот август в судьбе мог.
И никто мне не мог объяснить,
что фортуну на части не делят;
паучок вдохновенную нить
превратил в кружева за неделю.
В них бессильно басили жуки,
я блаженно дымил папироской,
и летели деньки, как шлепки
по воде гальки брошенной плоской.
Но пойму я однажды с тоской
и меня это словно разбудит,
что уже бескорыстной такой
жизнь со мною, пожалуй, не будет…
Волн бегущих почудится плеск,
в нём щемящие нотки разлуки;
и цикад обезумевших треск
не заглушит вовек эти звуки…