Карусель

1.
Пришла пора пространных размышлений,
И сонм вопросов, словно горный кряж,
Шов горизонта рвет, и мой «вояж»
Отложен вновь до новых постижений.

Признаюсь без ненужных ухищрений:
Мне чужд натужных песен злой кураж,
У входа в храм безмолвный, в черном, страж,
Но равно – хор церковных наставлений.

Их лицемерный благостный елей,
Клевреты всех конфессий, их ветвей,
Хоть и стремлюсь, не могут веры дать.

Непостижима Истина, но путь –
Через отвагу ей в глаза взглянуть.
Я вижу в ней печаль и благодать.

2.
Я вижу в ней печаль и благодать.
Вначале все полны небес и света
И на унынии печать запрета.
Затем приходит время наблюдать.

Душа-младенец обретает стать,
Но жизнь одних ведет по льду паркета,
Других – по грязи, войнам, лазаретам.
И вот уже не развернуться вспять.

Молва шипит: тот струсил, этот предал,
Наветы, сплетни, кухонное credo,
Клубок из правды-лжи не размотать.

И тянется жаккардовая пряжа.
Миг покаяния – вершина кряжа
И шанс хотя бы часть долгов раздать.

3.
И шанс хотя бы часть долгов раздать,
Хотя бы старикам, пока те живы.
Речь о почете в наши дни фальшива:
По смыслу «не лечить» и «убивать» –

Синонимы. Ну как не сострадать?
Они мешаются – больны, плешивы,
Медлительны, и им не до наживы,
Нелепо думать, что душа под стать

Дряхлеющей телесной оболочке.
Им не помочь – уйдут поодиночке,
С собою взяв и тайны, и сомненья.

Передо мною горные отроги –
Воспоминанья, планы и итоги,
И поиск поводов для примиренья.

4.
И поиск поводов для примиренья.
Нет глубже ран, чем раны от обид.
Их гонишь, а душа саднит, саднит.
Снимает боль лишь миг освобожденья.

Благословенны мудрость, дар прощенья
И голос внутренний, что в нас звучит.
Он сетует, советует, велит:
Пусть будет жалость, только без презренья.

Снег падает. В нем Вечности посыл:
Не повернуть природные часы –
Мудрейшее из всех изобретений.

Их показания всегда верны –
Достаточно пройти, отринув сны,
Сквозь занавес житейских разночтений.

5.
Сквозь занавес житейских разночтений
Пройти непросто. Опыт говорит –
Не всякий ведает, что он творит,
Ища свой луч под ряской заблуждений.

Схватил его – и вот опять растерян:
Все так же плотен ночи лазурит
И лучик-нитка мглу не озарит.
И вновь почти ни в чем ты не уверен.

В руке всего лишь отблеск от блесны.
Ладони и вода вокруг красны.
Все норовит тебя врасплох застать.

Рифмуются все шансы, как хотят,
Слепых напоминая мне котят
Желаньем оттолкнуть, куснуть, отнять.

6.
Желаньем оттолкнуть, куснуть, отнять
Богат был Homo sapiens от века.
С такой начинкой милой он калека,
Способный груду бед нагромождать –

Своих, чужих, вселенских. Не понять,
Чье он подобие, с кого он слепок.
Вот этот духом слаб, а телом крепок –
По силам ли ему земная кладь?

И некому вмешаться, кроме Бога,
Но Он один, а нас, землян, так много,
И каждый волен сам все выбирать.

Оскома от реклам: дирол, «Даноны»,
Свобода выбора. Но не дано нам
Все заново начать – от «аз» до «ять».

7.
Все заново начать – от «аз» до «ять».
Ну, предположим, всем дана возможность:
Давайте, люди, только осторожно! –
Чтоб, пробудившись, в яви устоять.

Я получаю книгу – полистать.
Вот авторы – их лики, лица, рожи;
Ведь не был ни один из них стреножен,
И каждый мог хоть что-то наверстать!

Картинки движутся. Но что я вижу! –
Кто нашим разумом нещадно движет? –
Всё те же «подвиги», без исключений.

Нет изменений звездной панорамы
И на моей странице. Те же шрамы,
Просвечивают смутно чьи-то тени.

8.
Просвечивают смутно чьи-то тени.
Их благосклонность очевидна мне,
И согревает свет в чужом окне
И превращает в лето день осенний.

Чтоб не было невнятных опасений,
Неплохо возвращать вдвойне, втройне
То благо, что приходит к нам извне –
Вернется все коньком на карусели.

Скрепит, стрекочет ржавый механизм,
То пол тут перекошен, то карниз,
На ярмарке тщеславия – разгул.

Живем стихиями стаканных бурь
И забываем взор поднять в лазурь.
За окнами живет тревожный гул.

9.
За окнами живет тревожный гул.
Он все смешал: проклятья, стоны, крики –
С молчаньем, тишиной – и стал безликим
И сам же в серой смеси утонул.

Хохочет Карусельщик-Вельзевул:
Людишки сыплются, их спины липки,
Не все к огромным скоростям привыкли,
Им кажется, что кто-то ось погнул.

Гирлянды на ветвях, столбах, балконах,
На цилиндрической «колючке» в зонах –
Везде старание создать уют.

Фигурки из папье-маше роятся,
За окнами танцуют домочадцы,
Там люди веселятся, любят, лгут.

10.
Там люди веселятся, любят, лгут,
Парят над ними ангелы и музы
И метко беды загоняют в лузы,
А новые «гостинцы» тут как тут.

Сирены о соблазнах песнь поют
И шлют сиреневые сны-медузы,
Их души – аметистовые друзы –
Под слоем серым трепетно цветут.

Мой лист то спит, то вдруг взлетает птицей,
То рвется, то булыжником бугрится –
Бумагу надо приручать, иначе

Слова нырнут, где глубока вода,
И тут же рыбаки – они всегда
Гоняются за верткой царь-удачей.

11.
Гоняются за верткой царь-удачей,
А та хитра – заманит, завлечет,
Любимцев у нее наперечет
И обещанья ничего не значат.

Но если уж успел к такой раздаче,
Три раза – через левое плечо,
Чтоб не позарился ревнивый черт
На кус везенья и судьбу в придачу.

О чем с тревогой галки так кричат?
Случаен ли их суетливый «чат»
И почему вокруг одной снуют?

Синдром ли то болезни «красных глаз»?
Тогда такие ж галки среди нас –
Ловчат, ликуют, ладят, предают.

12.
Ловчат, ликуют, ладят, предают.
А кто безгрешен, чтобы камень кинуть?
Кто никогда не лгал, не крючил спину,
Не замышлял, прихлебывая «Брют»,

Обмана, кляузы, плетенья пут?
Вот так душа накапливает вины,
Но можно, путь пройдя до половины,
На свет из сумрака ее глубин свернуть.

Прибыток-луч так беззащитно-тонок,
Как беззащитен может быть ребенок.
Лесные птицы-ангелы поют.

Но те, чьи уши к этим звукам глухи,
Впотьмах не пребывают в светлом духе
И корм с ладони барина клюют.

13.
И корм с ладони барина клюют.
Я сострадаю всем. Самозабвенно.
Без осуждения, словесной пены.
Круг карусельный слеп, опасен, лют,

Нелеп, задирист, неприветлив, крут.
Пока не отпускают, каждый – пленный:
Его шаг в бездну – кровь моя из вены
На нераскрытый капнет парашют.

Раскручиваю дальше карусель:
Нью-Йорк, Ханой, Мумбай, Москва, Марсель –
Мы близко все – Урал и Аппалачи.

Кроссворд из окон мира – всех! – един.
Да будет каждый цел и невредим!
Жалею всех – от королей до прачек.

14.
Жалею всех – от королей до прачек.
Как горько – знает лишь полынь-трава,
Как сладко – может рассказать молва,
Не в том ли, кажется, ее задача.

Тот колокол… Он всем нам предназначен,
Звонит он по тебе, по мне, по вам.
Мы вместе – Материк, не острова,
Неважно – немцы ль, русские, апачи.

Потеря каждого – вселенский крах,
Обвал – судьба скрывается в волнах.
Когда война – мильоны обрушений.

Я думаю о той, моей волне,
И мечется прошедшее во мне.
Пришла пора пространных размышлений.

15.
Пришла пора пространных размышлений.
Я вижу в ней печаль и благодать,
И шанс хотя бы часть долгов раздать,
И поиск поводов для примирений.

Сквозь занавес житейских разночтений,
Желанье подавить, столкнуть, отнять,
Все заново начать – от «аз» до «ять» –
Просвечивают смутно чьи-то тени.

За окнами живет тревожный гул.
Там люди веселятся, любят, лгут,
Гоняются за верткой царь-удачей,

Ловчат, ликуют, ладят, предают
И корм с ладони барина клюют.
Жалею всех – от королей до прачек.

Елизавета Дейк, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 1312 № 103058 от 08.01.2014

0 | 1 | 1733 | 25.11.2024. 15:19:56

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []