Декабрьские элегии

1.
Итак, в сухом остатке – голоса…
Им гаснуть, выпадать из устной речи,
впадать в архейский шорох колеса,
которое вневременный горшечник
вращает, замутив парад времён.
Ещё в остатке… впрочем, вряд ли надо,
блуждая в именах Его имен,
в давно размытых титрах снегопада,
запутавшись в порядках мет и дат,
вещей и слов, помстившихся основой
самих основ, возделывать свой ад
и призраков своих тревожить снова.

Не надо бы, но вновь учёбу длишь,
вновь закрепляешь зябкое познанье –
ты памятью становишься, и лишь
она и есть земля обетованья.
И кроме этой – никаких иных
миров, материков, пристанищ, прочих
руин и родин – малых и больших.
Лишь воздух да возня чернорабочих –
копальщиков-бореев, только тьма,
окутавшая ящеричьим взглядом.
Часы спешат – в любых часах с ума
кукушка сходит к собственному аду.

2.
Спит человек, и, кажется, что во сне
плоть его – плот, несомый водой, и даже
утлый корабль, плывущий без экипажа.
Сам человек обратился в небесный снег.
Сам человек претворился в древесный скрип
латаных половиц и воловьих яслей,
в дым и пыльцу, проникающую сквозь прясла
всяких оград – то под своды укромных крипт,
вглубь потаенного, то за незримый край
рамы, строки, небосклона, где слишком тесно.
Зренье его безглазо и бестелесно.
Он уже видит свой перевертыш-рай.

Он умолчанье, и он же прямая речь,
ил немоты и бурлящая пена чата,
в нём голоса – беспокойные арапчата,
сукины дети, а значит – стихия, смерч.
Он и мартышка безумства, и сытый лев
здравого смысла. Он умер и вновь воссоздан.
Всё это вещность, и всё это – воздух, воздух.
Всё это правда, и всё это фокус, блеф.
Спит человек и не чует себя во сне.
Снег всё кружит, завихряется оголтело.
Собственною душой обладает тело,
собственною душой обладает снег.

3.
Уймись уже, слепой звереныш мой,
найденыш декабря неутомимый,
лукавый друг с подметной рыжиной,
с оскалом лисьим. Здесь теперь одни мы –
особняком среди особняков
всех прочих «я», томимых в костной сети,
здесь – во вселенной пиксельных богов,
в дремучей чаще беглого столетья.
В своём непостижимом естестве,
что ты за тварь такая, что за особь?
Как ни пытай тебя, любой ответ,
имеет форму большего вопроса.

Мы, в сущности, друг другу сторожа,
сыграть теперь в молчанку бы не худо,
но всё ожесточённей распрей жар –
такая вот любовь у нас и хунта.
В гремящей тяжбе тоще звукоряд,
и нищенствует музыка, кочуя
по памяти – впотьмах, без фонаря,
самой себя почти уже не чуя.
Но всё же ей угодно быть, пока
там смутных звуков теплятся крупицы,
и в костной сети, словно пустельга,
всё бьётся неприрученная птица.

Олег Горшков, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 498 № 102573 от 14.12.2013

0 | 3 | 2144 | 17.11.2024. 18:37:42

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []