4 перевода из сборника Р.Сервиса «The Spell of the Yukon and Other Verses»

ROBERT WILLIAM SERVICE
1874-1958

Из сборника «The Spell of the Yukon and Other Verses»

1. СЫН СВЯЩЕННИКА

Он – священника сын; он в лачуге – один; он беседует сам с собой,
Когда Арктика льет свет нездешний с высот, освещая снега ворожбой,
И мороз – шестьдесят, и собаки скулят, в снег зарывшись голодной гурьбой.

"Я в Братство Полярное вписан с почти забытых времен.
Я проклял давно край Юкона – но не покинул этих сторон.
Я летней порой был иссушен жарой; я мерз, голодал зимой;
Я шел за мечтой долиной речной, за золотом шел с киркой.

В глаза мне взгляни – два раза они от снега слепли почти;
Нет пальцев у ног, и шрамом прожег щеку мне мороз до кости.
Я жизнь проиграл средь северных скал, я этой землей клеймен
Ни доллара нет; ходячий скелет; что нужно мне? – лишь самогон.

Добыча – игра в рулетку, и рядом с удачей – провал;
Я явился сюда среди сотен других; тот выиграл, я – проиграл;
Мог быть как Ледью и Кормак – но, Господи, как я слаб! –
Богатство свое растратил на водку, карты и баб.

Мы жили рыбалкой, охотой – давно, много лет назад,
И знать не знали у наших костров, что здесь, под ногами, – клад.
Еще закупали пушнину; случалось, что я засыпал
Как раз у ручья Бонанза – где после нашли металл.

Мы жили единой большой семьей, была у каждого – скво,
Жили вольно, без страха; про власть и закон не желали знать ничего;
Но тут к нам донесся такой слушок, что любого с ума сведет;
Я успел на Бонанзу прежде, чем за золотом хлынул сброд.

Были слава и грех, был открытым для всех город Доусон – вот времена!
(Хоть творил меня Бог – от макушки до ног, но внутри сидит сатана).
Шли безумной толпой – и злодей, и святой; мимо бабы пройти не могли...
И побольше навряд душ отправилось в ад из других уголков земли.

Здесь денег было – как грязи; ты – богач, а назавтра – гол.
Я на стерву-певичку однажды запал, но паршивку другой увёл.
Я ушел в запой; через год, больной, в бараке на койке лежал,
Где постель грязна; и судьба ясна: срок, мне оставшийся, – мал.

С киркой и лопатой провел я на Юконе двадцать лет;
Шел по его долинам, встречал закат и рассвет;
С холодом здешним собачьим и с каждой горой знаком –
Да, здесь двадцать лет провел я... и стал теперь стариком.

Плевать на это! В бутылке есть пара глотков у меня.
Собак запрягу – и к Биллу отправлюсь при свете дня.
А ночь так длинна; валяюсь без сна, и тело горит как в огне;
Я утром отправлюсь... утром... и выпадет красное мне.

...Иди сюда, Кит, дорогая, твой пони уже под седлом...
...Убью тебя, Минни, паршивка! Не путайся с этим ослом...
...Эй, Билли, намыл-то сколько?.. Играем! Подать питье!..
...Отче, иже еси на небеси, да святится имя Твое..."

Так священника сын, лежа в койке, один, разговаривал сам с собой,
Но огонь погас, и в рассветный час наступил для него отбой;
И с рычаньем голодные псы в тот же день его плоть растерзали гурьбой.


THE PARSON'S SON

This is the song of the parson's son, as he squats in his shack alone,
On the wild, weird nights, when the Northern Lights shoot up from the frozen zone,
And it's sixty below, and couched in the snow the hungry huskies moan:

"I'm one of the Arctic brotherhood, I'm an old-time pioneer.
I came with the first - O God! how I've cursed this Yukon - but still I'm here.
I've sweated athirst in its summer heat, I've frozen and starved in its cold;
I've followed my dreams by its thousand streams, I've toiled and moiled for its gold.

"Look at my eyes - been snow-blind twice; look where my foot's half gone;
And that gruesome scar on my left cheek, where the frost-fiend bit to the bone.
Each one a brand of this devil's land, where I've played and I've lost the game,
A broken wreck with a craze for `hooch', and never a cent to my name.

"This mining is only a gamble; the worst is as good as the best;
I was in with the bunch and I might have come out right on top with the rest;
With Cormack, Ladue and Macdonald - O God! but it's hell to think
Of the thousands and thousands I've squandered on cards and women and drink.

"In the early days we were just a few, and we hunted and fished around,
Nor dreamt by our lonely camp-fires of the wealth that lay under the ground.
We traded in skins and whiskey, and I've often slept under the shade
Of that lone birch tree on Bonanza, where the first big find was made.

"We were just like a great big family, and every man had his squaw,
And we lived such a wild, free, fearless life beyond the pale of the law;
Till sudden there came a whisper, and it maddened us every man,
And I got in on Bonanza before the big rush began.

"Oh, those Dawson days, and the sin and the blaze, and the town all open wide!
(If God made me in His likeness, sure He let the devil inside.)
But we all were mad, both the good and the bad, and as for the women, well -
No spot on the map in so short a space has hustled more souls to hell.

"Money was just like dirt there, easy to get and to spend.
I was all caked in on a dance-hall jade, but she shook me in the end.
It put me queer, and for near a year I never drew sober breath,
Till I found myself in the bughouse ward with a claim staked out on death.

"Twenty years in the Yukon, struggling along its creeks;
Roaming its giant valleys, scaling its god-like peaks;
Bathed in its fiery sunsets, fighting its fiendish cold -
Twenty years in the Yukon . . . twenty years - and I'm old.

"Old and weak, but no matter, there's `hooch' in the bottle still.
I'll hitch up the dogs to-morrow, and mush down the trail to Bill.
It's so long dark, and I'm lonesome - I'll just lay down on the bed;
To-morrow I'll go . . . to-morrow . . . I guess I'll play on the red.

". . . Come, Kit, your pony is saddled. I'm waiting, dear, in the court . . .
. . . Minnie, you devil, I'll kill you if you skip with that flossy sport . . .
. . . How much does it go to the pan, Bill? . . .play up, School, and play the game. . .
. . . Our Father, which art in heaven, hallowed be Thy name . . ."

This was the song of the parson's son, as he lay in his bunk alone,
Ere the fire went out and the cold crept in, and his blue lips ceased to moan,
And the hunger-maddened malamutes had torn him flesh from bone.


2. ЗОВ ГЛУХОМАНИ

Ты глядел ли на величье - там, где видишь лишь величье,
Водопадов и обрывов высоту,
Гривы гор, пожар заката, в вышине полеты птичьи
И ревущую каньонов черноту?
Ты по сказочной долине и по горному отрогу
Проложил ли к Неизвестному пути?
Ты души настроил струны на молчанье? Так в дорогу!
Слушай зов, учись и цену заплати.

Ты шагал ли через пустошь, пробирался ли устало
Через заросли, кустарники, полынь?
Ты насвистывал рэг-таймы там, где дальше – только скалы,
Познакомился с повадками пустынь?
Ты под небом спал ли звездным, на коне скакал степями,
Ты, под солнцем изнывая, брел вперед?
Ты сумел ли подружиться со столовыми горами?
Ну так слушай – Глухомань тебя зовет.

Ты с Безмолвием знаком ли? То не снег на ветке нежной –
В Тишине той лжив и суетен наш бред!
Ты шагал ли в снегоступах? гнал собак дорогой снежной,
Шел ли в глушь, торил пути, достиг побед?
Ты шагал ли к черту в зубы, ты плевал ли на напасти?
Уважал тебя любой индейский род?
Чуял в мышцах силу зверя, мог ли рвать врага на части?
Так внимай же: Глухомань тебя зовет.

Ты страдал ли, побеждал ли; шел к фортуне, полз за нею;
Средь величья – стал великим, как титан?
Делал дело ради дела; мог ли видеть – дня яснее –
Ты в любом нагую душу сквозь обман?
Ты постичь ли смог, как много есть примет величья Бога,
Как природа гимны Господу поет?
Здесь творят мужчины смело только истинное дело.
Ну так слушай – Глухомань тебя зовет.

И в привычках пеленанье, и в условностях купанье,
И молитвами – кормежка круглый год,
И потом тебя – в витрину, как образчик воспитанья…
Только слышишь? – Глухомань тебя зовет.
Мы пойдем в места глухие, испытаем мы судьбину;
Мы отправимся неведомым путем.
Нам тропу звезда укажет; будет ветер дуть нам в спину,
И зовет нас Глухомань… ну так идем!


THE CALL OF THE WILD

Have you gazed on naked grandeur where there's nothing else to gaze on,
Set pieces and drop-curtain scenes galore,
Big mountains heaved to heaven, which the blinding sunsets blazon,
Black canyons where the rapids rip and roar?
Have you swept the visioned valley with the green stream streaking through it,
Searched the Vastness for a something you have lost?
Have you strung your soul to silence? Then for God's sake go and do it;
Hear the challenge, learn the lesson, pay the cost.

Have you wandered in the wilderness, the sagebrush desolation,
The bunch-grass levels where the cattle graze?
Have you whistled bits of rag-time at the end of all creation,
And learned to know the desert's little ways?
Have you camped upon the foothills, have you galloped o'er the ranges,
Have you roamed the arid sun-lands through and through?
Have you chummed up with the mesa? Do you know its moods and changes?
Then listen to the Wild - it's calling you.

Have you known the Great White Silence, not a snow-gemmed twig aquiver?
(Eternal truths that shame our soothing lies.)
Have you broken trail on snowshoes? mushed your huskies up the river,
Dared the unknown, led the way, and clutched the prize?
Have you marked the map's void spaces, mingled with the mongrel races,
Felt the savage strength of brute in every thew?
And though grim as hell the worst is, can you round it off with curses?
Then hearken to the Wild - it's wanting you.

Have you suffered, starved and triumphed, groveled down, yet grasped at glory,
Grown bigger in the bigness of the whole?
"Done things" just for the doing, letting babblers tell the story,
Seeing through the nice veneer the naked soul?
Have you seen God in His splendors, heard the text that nature renders?
(You'll never hear it in the family pew.)
The simple things, the true things, the silent men who do things -
Then listen to the Wild - it's calling you.

They have cradled you in custom, they have primed you with their preaching,
They have soaked you in convention through and through;
They have put you in a showcase; you're a credit to their teaching -
But can't you hear the Wild? - it's calling you.
Let us probe the silent places, let us seek what luck betide us;
Let us journey to a lonely land I know.
There's a whisper on the night-wind, there's a star agleam to guide us,
And the Wild is calling, calling . . . let us go.


3. ОДИНОКИЙ ПУТЬ

Коль Одинокий путь позвал – не изменить ему,
Хоть к славе он ведет тебя, хоть в гибельную тьму.
На Одинокий путь вступил – и про любовь забудь;
До смерти будет пред тобой лишь Одинокий Путь.

Как много путей в этом мире, истоптанных множеством ног;
И ты, по пятам за другими, пришел к развилке дорог.
Путь легкий сияет под солнцем, другой же – тосклив и суров,
Но манит тебя все сильнее Пути Одинокого зов.
Порою устанешь от шума, и гладкий наскучит путь;
И ты по нехоженым тропам шагаешь – куда-нибудь.
Порою шагаешь в пустыню, где нет годами дождя;
И ты, к миражу направляясь, погибнешь, воды не найдя.
Порою шагаешь в горы, где долог ночлег у костра,
И ты, с голодухи слабея, ремень свой жуешь до утра.
Порою шагаешь к Югу, туда, где болот гнилье;
И ты от горячки подохнешь, и с трупа стащат тряпье.
Порою шагаешь на Север, где холод с цингою ждут;
И ты будешь гнить при жизни, и зубы, как листья, падут.
Порой попадешь на остров, где вечно шумит прибой;
И ты на пустой простор голубой там будешь глядеть с тоской.
Порой попадешь на Арктический путь, и будет мороза ожог,
И ты через мрак поползешь, как червяк, лишившись навеки ног.
Путь часто в могилу ведет – не забудь; всегда он к страданьям ведет;
Усеяли кости друзей этот путь, но все же тебя он влечет.
А после – другим по костям твоим идти предстоит вперед.

С друзьями распрощайся ты, скажи любви: "прощай";
Отныне – Одинокий путь, до смерти, так и знай.
К чему сомнения и страх? Твой выбор совершен;
Ты выбрал Одинокий Путь – и пред тобою он.


THE LONE TRAIL

Ye who know the Lone Trail fain would follow it,
Though it lead to glory or the darkness of the pit.
Ye who take the Lone Trail, bid your love good-by;
The Lone Trail, the Lone Trail follow till you die.

The trails of the world be countless, and most of the trails be tried;
You tread on the heels of the many, till you come where the ways divide;
And one lies safe in the sunlight, and the other is dreary and wan,
Yet you look aslant at the Lone Trail, and the Lone Trail lures you on.
And somehow you're sick of the highway, with its noise and its easy needs,
And you seek the risk of the by-way, and you reck not where it leads.
And sometimes it leads to the desert, and the togue swells out of the mouth,
And you stagger blind to the mirage, to die in the mocking drouth.
And sometimes it leads to the mountain, to the light of the lone camp-fire,
And you gnaw your belt in the anguish of hunger-goded desire.
And sometimes it leads to the Southland, to the swamp where the orchid glows,
And you rave to your grave with the fever, and they rob the corpse for its clothes.
And sometimes it leads to the Northland, and the scurvy softens your bones,
And your flesh dints in like putty, and you spit out your teeth like stones.
And sometimes it leads to a coral reef in the wash of a weedy sea,
And you sit and stare at the empty glare where the gulls wait greedily.
And sometimes it leads to an Arctic trail, and the snows where your torn feet freeze,
And you whittle away the useless clay, and crawl on your hands and knees.
Often it leads to the dead-pit; always it leads to pain;
By the bones of your brothers ye know it, but oh, to follow you're fain.
By your bones they will follow behind you, till the ways of the world are made plain.

Bid good-by to sweetheart, bid good-by to friend;
The Lone Trail, the Lone Trail follow to the end.
Tarry not, and fear not, chosen of the true;
Lover of the Lone Trail, the Lone Trail waits for you.


4. МОЯ МАДОННА

Я с улицы девку привел домой
(Хоть шлюха - но краше нет!),
На стул посадил ее перед собой,
Ее написал портрет.

Сумел на картине я нрав ее скрыть,
Ребенка ей в руки дал...
Писал ее той, кем могла она быть,
Коль Грех Чистотою бы стал.

Смеясь, на портрет поглядела она,
И - скрыла ее темнота...
Явился знаток и сказал: "Старина,
Да это же - Мать Христа!"

Добавил я нимб над ее головой,
Картину сумел продать;
Вы можете холст этот в церкви святой
Иларии увидать.


MY MADONNA

I haled me a woman from the street,
Shameless, but, oh, so fair!
I bade her sit in the model's seat
And I painted her sitting there.
I hid all trace of her heart unclean;
I painted a babe at her breast;
I painted her as she might have been
If the Worst had been the Best.
She laughed at my picture and went away.
Then came, with a knowing nod,
A connoisseur, and I heard him say;
"'Tis Mary, the Mother of God."
So I painted a halo round her hair,
And I sold her and took my fee,
And she hangs in the church of Saint Hillaire,
Where you and all may see.


(Публикации - в авторских сборниках переводов "Ворожба" и "Былого дальний зов", в антологиях "Век перевода", вып. 1 и 2)

Сергей Шоргин, поэтический перевод, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 1075 № 102250 от 29.11.2013

0 | 0 | 1533 | 25.04.2024. 23:35:05

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []