ОДЕН. Стихи и сонеты.

Оден. Стихи и сонеты.
Savin


--------------------------------------------------------------------------------
Дверь. Оден.

Out of it steps the future of the poor,
Enigmas, executioners and rules,
Her Majesty in a bad temper or
The red-nosed Fool who makes a fool of fools.
Great persons eye it in the twilight for
A past it might so carelessly let in,
A widow with a missionary grin,
The foaming inundation at a roar.
We pile our all against it when afraid,
And beat upon its panels when we die:
By happening to be open once, it made
Enormous Alice see a wonderland
That waited for her in the sunshine, and,
Simply by being tiny made her cry.

В нее выходит будущее черни,
Загадки, палачи и звон оков,
Ее Величество не в настроенье,
Иль шут, водящий за нос дураков.
Великие в ней зрят во тьме вечерней,
Что, так шутя, впустила в сумрак свой,
Вдову с усмешкой миссии святой,
Потопа волны в ярости пещерной.
Мы с ней ведем войну, когда боимся,
И бьемся об нее, коль смерть настанет:
Вдруг распахнется и Большой Алисе
Страна Чудес предстанет, вся из роз,
Но огорчит ее до моря слез
Одним лишь тем, что маленькою станет.

Путешественник. Оден.
4. THE TRAVELLER

No window in his suburb lights that bedroom where
A little fever heard large afternoons at play:
His meadows multiply: that mill, though is not there
Which went on grinding at the back of love all day.
Nor all his weeping ways through weary wastes have found
The Castle where his Greater Hallows are interned:
For broken bridges halt him, and dark thickets round
Some ruin where an evil heritage was burned.
Could he forget a child's ambition to be old
And institutions where he learned to wash and lie'
He'd tell the truth for which he thinks himself too young,
That everywhere on the horizon of his sigh
Is now, as always, only waiting to be told
To be his father's house and speak his mother's tongue.

1.
В ту спальню не пройдет горящих окон свет;
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень:
Где множатся луга и мельницы уж нет,
Но мелят жернова любви ушедшей тень.
Напрасно он вздыхал с усталостью пустой
О храме, где святых отринули давно,
О сломанных мостах, о зелени густой
Вокруг руин, где зла наследство сожжено.
Забыть ли детских лет стремленье взрослым стать
И стены школ, где жить и лгать учили нас.
Сказал бы правду он, хоть сам в нее не вник,
Что все вокруг него, насколько видит глаз,
Теперь, как и всегда, - одна лишь благодать:
Желанный дом отца и матери язык.

2.
В ту спальню не пройти горящих окон свету;
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень:
Где множатся луга и мельницы уж нету,
Но мелят жернова любви ушедшей тень.
Напрасно он вздыхал с усталостью давящей
О храме, где святых отринули давно,
О сломанных мостах, о леса темной чаще
Вокруг руин, где зла наследство сожжено.
Забыть ли детских лет стать взрослым устремленье
И стены школ, где жить и лгать учили нас.
Открыл бы правду он, хоть сам в нее не вник,
Что все вокруг него, насколько видит глаз,
Теперь, как и всегда, - одно лишь умиленье:
Желанный дом отца и матери язык



Если б я мог сказать. Оден.
If I Could Tell You

Time will say nothing but I told you so,
Time only knows the price we have to pay;
If I could tell you I would let you know.

If we should weep when clowns put on their show,
If we should stumble when musicians play,
Time will say nothing but I told you so.

There are no fortunes to be told, although,
Because I love you more than I can say,
If I could tell you I would let you know.

The winds must come from somewhere when they blow,
There must be reasons why the leaves decay;
Time will say nothing but I told you so.

Perhaps the roses really want to grow,
The vision seriously intends to stay;
If I could tell you I would let you know.

Suppose all the lions get up and go,
And all the brooks and soldiers run away;
Will Time say nothing but I told you so?
If I could tell you I would let you know.


Время ничего не скажет, я же тебе замечу,
Одно только время знает цену наших затрат;
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.

Если б могли мы плакать, слыша клоуна речи,
Если б могли споткнуться от чьих-нибудь серенад,
Время ничего не скажет, я же тебе замечу.

Нету такой удачи, которую я отмечу,
Ибо люблю тебя больше, чем я узнать бы рад,
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.

Ветры должны подуть откуда-нибудь под вечер,
Не объяснить, почему с дерева листья летят;
Время ничего не скажет, я же тебе замечу.

Возможно розы дейстительно желают расти вечно,
Наверно виденья эти с нами остаться хотят;
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.

Положим все львы вдруг встанут, чтобы уйти далече,
И убегут - не останется ни ручейков, ни солдат;
Разве нам время скажет? я же тебе замечу:
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.

Кто влюблен сильней. Оден.
The More Loving One

Looking up at the stars, I know quite well
That, for all they care, I can go to hell,
But on earth indifference is the least
We have to dread from man or beast.

How should we like it were stars to burn
With a passion for us we could not return?
If equal affection cannot be,
Let the more loving one be me.

Admirer as I think I am
Of stars that do not give a damn,
I cannot, now I see them, say
I missed one terribly all day.

Were all stars to disappear or die,
I should learn to look at an empty sky
And feel its total darkness sublime,
Though this might take me a little time.



Глядя на звезды, нетрудно понять,
Что им с высоты на меня наплевать,
Но от безразличия все ж потерь
Меньше несет человек или зверь.

Что будет, если зажжется звезда
С жаром, что нам не вернуть никогда?
Коль равной любви быть не может с ней,
Пускай буду я, кто влюблен сильней.

Простой почитатель, каков я есть,
Звезд, не знающих брань и месть,
Глядя на них, я не замечал,
Что хоть по одной ужасно скучал

Когда бы исчез всех звезд хоровод,
Я б научился глядеть в небосвод
Пустой, возвышаясь тотальной тьмой,
Хотя это заняло б год - другой.

Колыбельная. Оден.

Lullaby

Lay your sleeping head, my love,
Human on my faithless arm;
Time and fevers burn away
Individual beauty from
Thoughtful children, and the grave
Proves the child ephermeral:
But in my arms till break of day
Let the living creature lie,
Mortal, guilty, but to me
The entirely beautiful.


Soul and body have no bounds:
To lovers as they lie upon
Her tolerant enchanted slope
In their ordinary swoon,
Grave the vision Venus sends
Of supernatural sympathy,
Universal love and hope;
While an abstract insight wakes
Among the glaciers and the rocks
The hermit's sensual ecstasy.


Certainty, fidelity
On the stroke of midnight pass
Like vibrations of a bell,
And fashionable madmen raise
Their pedantic boring cry:
Every farthing of the cost,
All the dreadful cards foretell,
Shall be paid, but not from this night
Not a whisper, not a thought,
Not a kiss nor look be lost.


Beauty, midnight, vision dies:
Let the winds of dawn that blow
Softly round your dreaming head
Such a day of sweetness show
Eye and knocking heart may bless.
Find the mortal world enough;
Noons of dryness see you fed
By the involuntary powers,
Nights of insult let you pass
Watched by every human love.


Колыбельная

Погрузись, любовь моя,
В зыбкие мои объятья;
Время, страсть испепелят
Чад задумчивых своих
Красоту и сон могильный
Их докажет эфемерность:
Но до самого рассвета
Будь со мной, творенье жизни,
Смертным, грешным, но по мне
Всеобъемлюще прекрасным.

Дух и тело безграничны:
Разделяющим любовь
На ее роскошном ложе
Через обморок любовный
Шлет Венера образ смерти,
Сплав ее расположенья,
Вечной страсти и надежды,
Пробудить через прозренье
Среди льдов, снегов и скал
Дух отшельника святого

Верность и определенность
С боем полночи проходят
Словно колокола звоны,
Ропщут модные безумцы
Монотонно и надсадно,
Каждый фортинг в кошельке,
Зло, что им гадали карты,
Подлежат оплате, но
Ни с единой мыслью, вздохом
Не хотят они расстаться.

Красоты виденье гаснет:
Пусть рассвета дуновенье,
Близ твоей мечты повеяв,
Став сладчайшим днем блаженства,
Сердца стук благословит.
Миром смертным будь доволен;
Полдня жар питаем силой,
Что не терпит произвола,
На виду любви людской
Пусть исчезнут язвы ночи.


О что это за звук. Оден.

O What Is That Sound
O what is that sound which so thrills the ear
Down inthe valley drumming, drumming?
Only the scarlet soldiers, dear,
The soldiers coming.

O what is that light I see flashing so clear
Over the distance brightly, brightly?
Only the sun on their weapons, dear,
As they step lightly.

O what are they doing with all that gear
What are they doing this morning, this morning?
Only the usual manoeuvres, dear,
Or perhaps a warning.

O why have they left the road down there
Why are they suddenly wheeling, wheeling?
Perhaps a change in the orders, dear,
Why are you kneeling?

O haven't they stopped for the doctor's care
Haven't they reined their horses, their horses?
Why, they are none of them wounded, dear,
None of these forces.

O is it the parson they want with white hair;
Is it the parson, is it, is it?
No, they are passing his gateway, dear,
Without a visit.

O it must be the farmer who lives so near
It must be the farmer so cunning, so cunning?
They have passed the farm already, dear,
And now they are running.

O where are you going? stay with me here!
Were the vows you swore me deceiving, deceiving?
No, I promised to love you, dear,
But I must be leaving.

O it's broken the lock and splintered the door,
O it's the gate where they're turning, turning
Their feet are heavy on the floor
And their eyes are burning.



О что это за звук дребезжит, не смолкая,
По всей долине раскаты, раскаты?
Алые солдаты всего лишь, дорогая,
Это шагают солдаты.

О что это за свет льется там, сверкая
Повсюду так ярко, ярко?
Это на ружьях у них, дорогая,
Солнце горит жарко.

О зачем же машины идут, громыхая,
Куда это все движенье, движенье?
Обычные маневры всего лишь, дорогая,
А может и устрашенье.

О почему они, пыль подымая,
Свернули в селенья, в селенья?
Наверно, сменился приказ, дорогая,
Встань, дорогая, с коленей.

О может быть помощь нужна им какая,
Быть может им нужен доктор, доктор?
Никто же не ранен из них, дорогая,
Никто из этой когорты.

О может быть помощь нужна им другая,
Которую просят у бога, бога?
Нет, мимо церкви святой, дорогая,
Ведет их эта дорога.

О может идут они к ферме, что с края,
Там фермер в печали, печали?
Они мимо фермы прошли, дорогая,
Теперь они побежали.

О куда ты уходишь, тебе не нужна я?
Все было обманом и ложью, ложью?
Нет, я клялся тебя любить, дорогая,
Но уходить я должен.

О сорвана дверь и разбиты замки,
О ворота ломают, ломают,
И по полу топают их сапоги,
И глаза их горят и пылают.

In Memory of W. B. Yeats
Feb. 1939

Earth, receive an honoured guest;
William Yeats is laid to rest:
Let the Irish vessel lie
Emptied of its poetry.

Time that is intolerant,
Of the brave and innocent,
And indifferent in a week
To a beautiful physique,

Worships language and forgives
Everyone by whome it lives;
Pardons cowardice, conceit,
Lays its honours at their feet.

Time that with this strange excuse
Pardoned Kipling and his views,
And will pardon Paul Claudel,
Pardons him for writing well.

In the nightmare of the dark
All the dogs of Europe bark,
And the living nations wait,
Each sequestered in its hate;

Intellectual disgrace
Stares from every human face,
And the seas of pity lie
Locked and frozen in each eye.

Follow, poet, follow right
To the bottom of the night,
With your unconstraining voice
Still persuade us to rejoice;

With the farming of a verse
Make a vineyard of the curse,
Sing of human unsuccess
In a rapture of distress;

In the deserts of the heart
Let the healing fountain start,
In the prison of his days
Teach the free man how to praise.



Здесь в земле спит Уилльям Йетс
Родной Ирландии певец;
Обрела душа приют,
Опустел стихов сосуд.

Время, что не терпит их,
Умных, смелых и живых,
И уносит в пустоту
Форм телесных красоту,

Что язык хранит, забыв,
Кем питаем он и жив,
Извиняет ложь и лесть,
К их ногам бросает честь.

Век, что тех не осуждал,
Кто, как Киплинг, рассуждал,
Кто своим пером владел
Гладко словно Поль Клодел.

И летит в кромешный мрак
Всей Европы лай собак,
Разделяет их, как кость,
Своя собственная злость.

Стыд огромный и позор
Затуманил каждый взор,
Жалость заперта в глазах
В непролившихся слезах.

Опустись, поэт, на дно,
Где пустынно и темно;
Твой повсюду слышный глас
Все зовет к веселью нас.

Как огнем, стихом объят,
Разожги проклятий ад,
Пой про бремя неудач,
Про отчаянье и плач;

Брось целительный свой стих
В пустоту сердец людских,
Пребывающих в ночи
Ненавидеть отучи.


Падение Рима. У.Х. Оден.



The Fall of Rome W. H. Auden

(for Cyril Connolly)

The piers are pummelled by the waves;
In a lonely field the rain
Lashes an abandoned train;
Outlaws fill the mountain caves.

Fantastic grow the evening gowns;
Agents of the Fisc pursue
Absconding tax-defaulters through
The sewers of provincial towns.

Private rites of magic send
The temple prostitutes to sleep;
All the literati keep
An imaginary friend.

Cerebrotonic Cato may
Extol the Ancient Disciplines,
But the muscle-bound Marines
Mutiny for food and pay.

Caesar's double-bed is warm
As an unimportant clerk
Writes I DO NOT LIKE MY WORK
On a pink official form.

Unendowed with wealth or pity,
Little birds with scarlet legs,
Sitting on their speckled eggs,
Eye each flu-infected city.

Altogether elsewhere, vast
Herds of reindeer move across
Miles and miles of golden moss,
Silently and very fast.



Падение Рима.


Волны бьются о причал;
В поле дождь под грохот гроз
Хлещет брошенный обоз;
Беглецы – в пещерах скал.

Скрылся день в тенях густых;
Фиск гоняет бедняков,
Прячущихся от долгов
В сточных трубах городских.

Храм закрыли на затвор,
Проститутки спать идут;
Литераторы ведут
В мыслях с другом разговор.

Рассудительный Катон
Хвалит правил древних свод,
Но бунтует гневный флот -
Пищи, денег жаждет он.

Цезаря постель пуста;
Пишет он, как мелкий клерк,
'ОТ РАБОТЫ СВЕТ ПОМЕРК'
В бланке розовом листа.

Сонмы бедные глядят
Красноногих жалких птиц
С кладок в крапинку яиц
В пораженный гриппом град.

А в далеком далеко
Тысячи оленьих ног
Первобытный топчут мох,
Молча, быстро и легко.

020203

Две песни для Хедли Андерсон. У.Х. Оден.


TWO SONGS FOR HEDLI ANDERSON
in
Selected Poems of W.H. Auden
by W. H. Auden
Vintage
I
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put cr?pe bows round the white necks of the public
doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.
He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood.
For nothing now can ever come to any good.




Обрежьте телефон, часы остановите,
Собачьи драки из-за кости прекратите,
Умолкни пианино, под барабана дроби
Несите гроб, оплакивайте скорби.

Пусть кружат самолеты в небе хмуром,
Вычерчивая буквами: Он умер.
На шеи белые наденьте черный траур,
Пусть ходят в черном все по тротуарам.

Он был мне всем: и севером, и югом,
Рабочим днем, и праздничным досугом,
Луною, полночью, мелодией сердечной, -
Но я не прав: любовь не длится вечно.

Не надо звезд, пусть все дождем зальется;
Зачем луна? Снимите с неба солнце;
Леса срубите, океаны слейте -
Меня теперь ничто не радует на свете.


II
O the valley in the summer where I and my John
Beside the deep river would walk on and on
While the flowers at our feet and the birds up above
Argued so sweetly on reciprocal love,
And I leaned on his shoulder; 'O Johnny, let's play':
But he frowned like thunder and he went away.

O that Friday near Christmas as I well recall
When we went to the Charity Matinee Ball,
The floor was so smooth and the band was so loud
And Johnny so handsome I felt so proud;
'Squeeze me tighter, dear Johnny, let's dance till it's day':
But he frowned like thunder and he went away.

Shall I ever forget at the Grand Opera
When music poured out of each wonderful star?
Diamonds and pearls they hung dazzling down
Over each silver and golden silk gown;
'O John I'm in heaven,' I whispered to say:
But he frowned like thunder and he went away.

O but he was fair as a garden in flower,
As slender and tall as the great Eiffel Tower,
When the waltz throbbed out on the long promenade
O his eyes and his smile they went straight to my heart;
'O marry me, Johnny, I'll love and obey':
But he frowned like thunder and he went away.

O last night I dreamed of you, Johnny, my lover,
You'd the sun on one arm and the moon on the other,
The sea it was blue and the grass it was green,
Every star rattled a round tambourine;
Ten thousand miles deep in a pit there I lay:
But you frowned like thunder and you went away.





Летним днем у речки солнечной долиной
Я и Джон ходили по дороге длинной,
А цветы цвели у ног, птицы щебетали,
Сладко спорили в ветвях о любовной тайне;
'Поиграем же, о Джонни' - я, прильнув, шептала
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.

В Чарити Ма'тине Болл нас в Рождество позвали;
Помню, в пятницу мы с ним оказались в зале,
Пол был гладок и блестел, оркестр гремел гобоем,
Джонни был красив собой, я ж - горда собою.
'О, мой Джонни, до утра я танцевать мечтала':
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.

Не забыть в Гранд Опера этот миг чудесный,
Когда звезды все лучились музыкой небесной.
Звезд алмазы, жемчуга падали, искристые,
Золотом и серебром на платья шелковистые;
'Я на небе, о мой Джон' - я ему шептала,
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.

Он собою был красив - цветущий сад у пашни,
Он был строен и высок, как Эйфелева башня,
Мы, гуляя, в вальсе с ним кружились, чтоб согреться,
Его глаза, улыбка, смех насквозь пронзали сердце;
'Женись на мне, о Джонни, тебя любить я стану',
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.

О тебе мечтала, Джонни, прошлой ночью, право,
Слева - солнце ты мое и луна - справа;
Море было голубым на зеленом фоне,
Звезды баловали нас игрой на саксофоне;
Я лежу на глубине под землею талой,
Но, нахмурясь, как гроза, ты ушел устало.

210103

Мой доктор.

На вид мой доктор – куропатка,
Коротконог и гузка гладка;
Он – эндоморф, чьи нежны руки,
Кто никогда твердить от скуки
Не станет о вреде порока;
И мне у смертного порога
Не будет строить кислых рож,
А скажет прямо: ”Ты умрешь”.



Мне б, доктор.

Мне б, доктор, куропатку рядом,
Коротконожку с толстым задом,
И нежнорукого юнца,
Кто не твердил бы без конца,
Что для меня вредны пороки,
Но мне б, у смерти на пороге,
Сказал, не строя кислых рож,
Сверкнув глазами: “Ты умрешь”.


Wystan Hugh Auden
(1907-1973)

Give me a doctor

Give me a doctor partridge-plump,
Short in the leg and broad in the rump,
An endomorph with gentle hands
Who'll never make absurd demands
That I abandon all my vices
Nor pull a long face in a crisis,
But with a twinkle in his eye
Will tell me that I have to die.



Песня Тринкуло. (новый вариант)


Купца и короля
Согреет зябкий шут,
Их мысли – в облаках,
До нас не снизойдут.

В уединенье, где
Не прижился б толстяк,
Вихрь снов меня вознес;
Норд-ост мне рвет колпак.

Днем вижу я внизу
Все в зелени - село,
И дом большой, где я
Был крошкой Тринкуло.

Там - тот надежный мир,
Побыть бы где - хоть раз……
Любовь и жизнь моя –
Случайный выбор фраз.

От страха стаи слов
Летят с ветвей нагих
Туда, где смех трясет
Богатых и святых.

Кружит рой образин,
Из мглы промерзлой мча, -
Умру, как те, кто мал,
Над шуткой хохоча.

2005/11/07

TRINCULO'S SONG

Mechanic, merchant, king,
Are warmed by the cold clown
Whose head is in the clouds
And never can get down.

Into a solitude
Undreamed of by their fat
Quick dreams have lifted me;
The north wind steals my hat.

On clear days I can see
Green acres far below,
And the red roof where I
Was Little Trinculo.

There lies that solid world
These hands can never reach;
My history, my love,
Is but a choice of speech.

A terror shakes my tree,
A flock of words fly out,
Whereat a laughter shakes
The busy and devout.

Wild images, come down
Out of your freezing sky,
That I, like shorter men,
May get my joke and die.

Савин Валерий, поэтический перевод, 2002

Сертификат Поэзия.ру: серия 98 № 10214 от 18.08.2002

0 | 0 | 9619 | 20.04.2024. 18:06:53

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []