На море штиль, бонация, покой,
такая тишь, что впору растеряться,
а в баре, не пойму никак, на кой
девицы то и дело матерятся.
Красивые. Но курят без конца.
Сбивают пепел на пол или в блюдца.
Летит с кустов цветочная пыльца
и бабочки цветные в танце вьются.
Такая тишь, такой покой вокруг,
единственное облачко – вдруг тает.
Над бухтой, замыкая, видно, круг,
снижается бакланов чёрных стая.
Галдя, садятся. Май. Сирень цветёт.
Народу мало. Чем тебе не Ницца?
От Ай-Тодора белый теплоход
скользит вдоль пляжа,
тихо,
будто снится…

ВИТАЕТ БЛАГОВЕСТ

О.И.

Витает благовест… Сияние собора
смягчает мглу ай-петринской стены,
и волн дурашливых смешки и разговоры
в июльский гомон пляжа вплетены.
Я думаю, что нет совсем резона
сейчас грустить о бренности земной,
когда с яйлы каскадами озона
вплывает в город полночь под луной.
А мы с тобой под этим вальсом звёздным
уходим в парк по лунному лучу
и ничего для нас ещё не поздно,
и всё для нас на свете по плечу.
Едва заря раздвинет ночи шторы,
вновь прибежим к дурашливой волне,
где льётся благовест.… И купола собора
сияют с ясным солнцем наравне…

КОНЕЦ СЕЗОНА

Пространство в гребнях штормовых,
на пляже публики немного,
среди скучающих чувих
фотограф крутится с треногой.
Что студень рыхлый, облака
с вершин ползут, как через блюдце,
и к верхней пуговке рука
сама спешит, чтоб застегнуться.
Конец сезона. Спад. Разъезд.
И, как червяк, что точит грушу,
того гляди опять разъест
тоска отходчивую душу…