Е-мейл в Царское Село

* * * *

То иссохнет весь, то опять зацветет табак,
человек хоронит своих котов и собак,
а затем, выносит сор из ночных стихов
и опять хоронит рыбок и хомяков.

Вот проснулся спирт и обратно упал в цене,
но уже не горит, как прежде, видать - к войне,
погружая душу на всю глубину страстей -
человек хоронит ангелов и чертей.

К голове приливает мрамор или гранит,
зеленеют клеммы, божественый дар искрит,
человек закрыт на вечный переучет,
если даже срок хранения – истечет.


* * * *

Я люблю - подальше от греха,
я люблю - поближе вне закона:
тишина укуталась в меха -
в пыльные меха аккордеона.

За окном - рождественский хамсин:
снег пустыни, гиблый снег пустыни,
в лисьих шкурках мерзнет апельсин,
виноград сбегает по холстине.

То увянет, то растет тосква,
дозревает ягода-обида:
я люблю, но позади - Москва,
засыпает в поясе шахида.

Впереди - Варшава и Берлин,
варвары, скопцы и доходяги,
и курлычет журавлиный клин
в небесах из рисовой бумаги.

Мы - одни, и мы - зарещены,
смазанные кровью и виною,
все мы вышли - из одной войны,
и уйдем с последнею войною.


* * * *

Хмели-сунели-шумели, хмели-сунели-уснули,
и тишина заплеталась, будто язык забулдыги,
к нам прилетали погреться старые-добрые-пули,
и на закате пылали старые-добрые-книги.

Крылья твои подустали, гроздья твои недозрели,
йодом и перламутром пахнут окно и створка,
хмели мои печали, хмели мои б сумели,
если бы не улитка – эта скороговорка.


* * * *

Я понимал: избыточность - одно,
а пустота - иная близость к чуду,
но, только лишь за то, что ты - окно,
я никогда смотреть в тебя не буду.

Там, на карнизе - подсыхает йод
и проступает кетчуп сквозь ужастик,
какую мерзость ласточка совьет -
в расчете полюбить металлопластик?

Я понимал, что за окном - музей
с халтурой и мазней для общепита,
и вытяжка из памяти моей,
как первое причастье - ядовита:

то вновь раскроют заговор бояр,
то пукнет Пушкин, то соврет Саврасов,
…уходят полицаи в Бабий Яр -
расстреливать жидов и пидарасов,

и полночь - медиатором луны -
лабает «Мурку» в африканском стиле,
я понимал, что люди - спасены,
но, кто тебе сказал, что их простили?


E-mail в Царское Село

Нарезал лук, очистил стол от шелухи
и, прослезившись, сам себе признался:
люблю у Пушкина советские стихи,
с глагольной рифмой, с прилагательной люблю,
а вот Державин мне – не показался.

В постылом офисе, в фейсбуке, во хмелю -
о декабристах почитать, о путче,
красавица, я Пушкина люблю,
но, иногда, у Лермонтова - лучше.

Пейзажной лирике - так чужеродна месть,
и дольше века длится эстафета:
жить стало лучше, можно пить и есть,
и это есть - у Тютчева и Фета.

У Бродского Иосифа особенная стать,
и как нелепо, ангел мой, представить,
что: может электричество – предать,
и даже - нефть, прости меня, подставить.

Как жаль, что бедный Пушкин – не товар,
о, сколько б родин, я продал за это:
чтоб слышать поступь, чуять перегар -
грядущего советского поэта.


* * * *

В стеклянных скобках - граппа,
чья участь решена,
какой ты - римский, папа, -
мне говорит жена.

А я смотрю на сына,
на свой любимый крест,
как - сохнет древесина,
как он – спаггетти ест.


* * * *
Володе Ткаченко

День гудел, не попадая в соты,
и белье висело на столбах,
так висят классические ноты,
угадай: кальсоны или Бах?

Воздух был продвинутый, красивый,
и неописуемый пока,
пахло псиной и поддельной ксивой,
молодильным яблоком греха.

Пепел ударения сбивая,
я уснул в беседке у ручья,
мне приснилась родина живая,
родина свободная, ничья.

Осень, где подсолнухи одеты
в джинсовое небо с бахромой,
поступают гопники в поэты
и не возвращаются домой.

Александр Кабанов, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 554 № 101226 от 24.09.2013

0 | 4 | 3364 | 27.04.2024. 00:49:22

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []