Ко мне удушливый кошмар привязан, будто водолаз,

он головой засунут в шар и от удушья пучеглаз,

глазища выкатил со дна, глотая воздух шаровой,

глядит со дна больного сна, молчит, качая головой,

колышется он в толще вод, неслышно знаки подает,

клешнями крабьими гребёт, глазами рыбьими глядит,

по дну души моей скребёт, меня качает и мутит,

и я не знаю, почему во сне моём, в бредовом сне,

качаю воздух я ему, привязан шлангами ко мне,

дырявый разевая рот, он улыбается урод,

хочу я в голос закричать, не отпускает взгляд со дна,

и должен воздух я качать, не отвязавшись ото сна,

перегрызая левый шланг и, собственный услышав крик,

я понимаю этот знак, который подавал двойник,

труп совести моей больной, поникнув дохлой головой,

лежит на дне, его едят слепые устрицы, рачки,

обгладывая тухлый взгляд, жучки, мокрицы, червячки,

я слышу хруст костей, хрящей, весь этот треск, и чмок, и стон,

хряск чавкающих челюстей мозг погружает в тот же сон,

и проползает сквозь меня правошланговая змея,

но этот знак: иди сюда я понял сквозь кровавый дым,

и надо мною, как плита, лежит надгробие воды,

и это я на дне вины застыл как мумия стыда,

и никогда другие сны, и никогда, и никогда

я с этой мразью не смогу, раз завелась она в мозгу,

мне воздуха не достает, и я того, кто надо мной,

прошу: качай же кислород, а он качает головой,

и он зависит от меня, и от него завишу я,

и вьётся кольцами звеня, змеющаяся чешуя,

нас пере с ним секая вплавь, из сна перетекая в явь.