"Двойная беспочвенность. Гоньба. Бездомье. Бесприют. Символистская идея духовной одержимости, обретаемой сквозь шаткие и зыбкие очертания, если и находит в Ходасевиче первоначального приверженца, то именно как идея скитанья, сквожения. На этом он и формируется. Везде – пасынок, везде – гость, везде – чужой...
Все повторяется, все одуряюще повторяется в этом мире. Будет то же, что всегда. То, что теперь, – уже было. «Проходит сеятель по ровным бороздам. Отец и дед его по тем же шли путям». Все живое умрет, пойдет слепым червям. Все, что случится, наперед известно. Все возвращается на круги своя...
Но вот что страшно: возвращаясь, никто себя не узнает. Это – важнейший трагический мотив Ходасевича. Душа живет как бы «сквозь» реальность, не зная ни своей судьбы, ни своего прошлого, ни будущего. Своего вообще нет: все – равно далекое... «В заботах каждого дня живу, а душа под спудом каким-то пламенным чудом живет помимо меня».
Это пламя – не горение жизни, а скорее истлевание, обугливанье, саморазъеданье. Середины нет: или мрак преисподней, или недоступная высь небес. Середина – тот самый мир «забот», сквозь которые душа проходит, не видя, не слыша, не желая знать. Серединный мир – это вовсе не спасенье, это ожидание беды. Апокалипсис предстает в будничных, ясных, каждодневных контурах...
Проходя сквозь полный страстей и борений человеческий мир, он вечно оказывается «меж двух враждебных светов». И – «замирает». Музы не разрешают ему присоединяться ни к тем, ни к этим. Они велят ему две вещи. «Победителей не славить… Побежденных не жалеть» Победителей не славить – это понятно… Но – побежденных не жалеть?! Какой контраст с Максимилианом Волошиным, который, пластаясь меж красными и белыми, именно жалеет тех и этих, душой разрывается.
Ходасевич — другой.." (Лев Аннинский. "Так нежно ненавижу и так язвительно люблю")
Владислав Ходасевич в рубрике "Память"