Кара Ма

Проталинами по белому снегу- слова.
Грешной жизнью по белой душе - слова.
Ночь безмолвна.


Над Кара-Ма Небо было. Просто было. Небо. Небесная твердь. Если вы умерли до наступления третьего тысячелетия, то вам не понять, почему это так важно...
Над Кара-Ма небо было твердым, а земля плоской. И каждый день Солнце было новым.
Сейчас небо трехмерное и пустое, а земля круглая и очень маленькая. А солнце – это просто звезда. И пусть «сейчас» – это уже много-много календарных отрезков. Но не все измеряется календарями.
Кара-Ма – это такое место, где Тварь, то есть творение еще и не помышляло стать творцом. И это страшное и страшно интересное время – конец так называемого 20-го века, похоже, никогда не собирался наступать на Кара-Ма. Время вообще там не наступало.
-Хорошо!
-Хорошо!
-Хорошо!
И так они разговаривали целый день...
Пузырьки воздуха всегда стремятся на поверхность воды - чтобы исчезнуть. Когда тебе нечего сказать – пиши. Буквы – это свежие следы на снегу. Мало кто теперь понимает, что такое твердь.
Медитация. Сидеть на полу и ничего не делать. Бессмыслие при целостности чувств. Йог, ушедший в нирвану из порванного мира. Если тебе некому что-то сказать – смотри. Антены утыкали небо, как гвозди и оно стало дырявым.
В аэропорту Ди-Тэ объяснили, что самолеты в Кара-Ма не летают, так как небо там слишком твердое. Поезда туда не идут, так как там еще нет Прогресса, а для автомобилей нет бензоколонок. Ди-Тэ ничего не оставалось, как идти в Кара-Ма пешком. В Магазине Идеологической торговли на просьбу Ди-Тэ дать карту пути на Кара-Ма служитель объяснил, что сначала надо стать Идеотом, т.е. посредством особого обряда влиться в ряды других последователей Идеи. Но в Ди-Тэ еще не накопилось достаточно духмудры, а на покупку ее у Ди-Тэ не хватало... Многого не хватало.
В Кара-Ма росло Дерево. Оно располагалось строго вертикально. Если бы земля была хоть чуточку круглой, оно бы непременно свалилось, но по счастью земля была плоской, и огромное дерево, как колонна, подпирало лазурит неба. Непорочную и неповрежденную Твердь.
Слышишь старую забытую песню? Когда по телевизору нет рекламы – замри и сделай глоток воздуха. Ибо многое тебе еще неведомо и многое не ведает тебя. Краски ползут по холсту как гусеницы, ищущие место для того, чтобы свить кокон. Лето поиска. Бабочка падает на цветок как атомная бомба, и подбитая ею пыльца срывается вниз в бесконечную глубь цветка. Во имя нового цветка.
Дорога вела Ди-Тэ из единой бетонно-асфальтовой жизни города куда-то к окраинам, где судеб становилось больше. Десятки ромашек и одуванчиков волновались, растревоженные ветром, обласканные солнцем и невидимые сквозь стекла автомобилей.
Редкие мысли становились гуще. Вялые чувства приборетали четкий вкус. И рыба, похоже, была больше заинтересована в рыбалке, чем ожидающий ее рыбак. Рыба трепетала. Она жаждала пережить эту смертельно опасную схатку. Поймать червячка, умирающего на маленьком остром крючке, и не остаться на нем - для этого нужны все силы ее мощного рыбьего тела. Рыбак - он, чудак, уверен, что ее манит к червяку чувство голода... Как глупо. Ее манит близость смерти. Танатос. Такое страшное и красивое слово. Но на то она и Рыба, чтобы поужинать и не стать ухой. Поклевка, подсечка и – пустой крючок! Рыбья рулетка, в которой человек с удочкой играет роль револьвера.
В придорожном трактире тоже торговали идеопродуктами, но требовать от Ди-Тэ идеотизма не стали. Голод был силен. Но при взгляде на рыбака у реки и сушеную воблу на прилавке Ди-Тэ не хватило мужества пообедать.
-Вода.
-Вода?
-Просто речная вода.
-Просто речная вода?
-Просто вода.
-Платите.
Ди-тэ пришлось расстаться с Монетой. Единственной монетой. Призрак голода выполз из-за обложки книги и пресловутым образом послал Ди-тэ воздушный поцелуй... Но книга, как существо разумное, быстро себя захлопнула. Стакан был уже на половину пуст, когда подорожник прошелестел сухими листьями. Ди-тэ стало горько. Это кто-то. Это я. Дорога внезапно закончилась. Еще преграждал подорожник. Огромный подорожник с пятью сухими пыльными листьями. Он просил. Всего лишь пол-стакана воды.
Когда тебе не на что смотреть – заткни уши. По возможности свои. Звук делает невидимым очень многие вещи. Зима почти бесшумна. И мы не видим ветра только потому, что слышим его. Но небо – оно молчит, молчит для того, чтобы мы его увидели. Надо только закрыть ладонями уши.
Трактирщица покрутила пальцем у виска и, пробубнив: «Грех обижать убогих», вернула Ди-Тэ Монету. Паутина на потолке была похожа на что-то вроде карты. Там, в самом уголке, почти в том месте, где сидел паук, была ниточка, именуемая дорогой на Кара-Ма. Подорожник с сочными зелеными листьями еще немного подрос и между черешками его листьев уже можно было пройти как между колонами.
Шаг. Еще один. Как это нелегко – отталкивать от себя землю. Там, где-то впереди, в туманном прошлом, которого, возможно, никогда и не было, должна быть пещера, а в ней дракон... И этот дракон пожирает девушек и бывает убит юношей. Случалось, что он поедал и юношей, но ни разу не был убит девушкой. Может быть, если бы его убила девушка, то этот вечный процесс пожирания и умирания прекратился бы, и все бы обрели покой. Но девушки не хотят его убивать – они покорно ложатся ему в пасть, и пока дракон ими давится, ждут появления героя на белом коне... Как нелегко быть драконом! Когда-то он появился в окресностях города, чтобы известить его жителей о конце... Всем городам когда-то приходит конец – от воды, от огня или от дракона, ибо там, где есть город нет и пяти праведников. Но жители быстро их изготавливают – праведников, то есть. Их изготавливают из девушек, готовых идти к дракону с тайной и чаще всего напрасной надеждой на появление героя. А дракон был вынужден ждать и вновь и вновь поедать человеческую плоть, хотя от природы и был вегетарианцем. А еще его мучил вопрос – как писать отчет Высшей Воле, и как объяснить, почему миссия до сих пор не выполнена.
Ди-Тэ, несмотря на образованность, было известно об этой истории. Не было известно лишь, ведет ли дорога от Подорожника к Пещере, или же она ведет от Пещеры к Подорожнику, что, разумеется, далеко не одно и то же.
У дерева, которое росло в Кара-Ма было много ветвей. Но плод был только один. Какой именно – никто не знает. Он был Желанный, и поэтому для каждого свой. Он был один, и поэтому его нельзя было трогать. Он был, когда восходило Солнце. Он был, когда восходила Луна. Он был расположен там, где проходило золотое сечение: примерно на две трети дерева от земли, и на одну от неба – но это так, приблизительно. Потому что в Кара-Ма еще никто не знал о золотом сечении. И пока еще никто не знал, что это за плод.
Когда ты не можешь думать – умри. Это лучшее, что ты можешь сделать. Другие превратят твою плоть в истину. Они знают как. Знают, как разобрать тебя, словно детский конструктор на элементы, и как собрать из них что-нибудь более удачное. Но когда ты не можешь умереть, значит, истина где-то близко и ты обязан ее найти.
Весна духа. Еще голая ветка с едва припухшими почками. Клейкий запах вскипающего в древесине сока. Тишина томления. Предвкушение безудержности и страсти. Что может быть эротичнее, чем едва опушенная мартовской сединой ветка вербы, и чем снег все плотнее и плотнее прижимающийся к продрогшей от холода земле? Что? В самом деле – что? Только Влюбленные...
Ди- Тэ был необходим попутчик. Попутчик – это такое существо, которое на определенном пространственном отрезке движется с тобой параллельно и постоянно с тобой говорит – даже когда не произносит ни звука. Потому что по-путчик это всегда со-бытие, с-ход-ство, а иногда даже с-мысл. Но где взять попутчика? Пути так редко совпадают, даже если дорога всего одна.
- Пойдем, рыбак!
- Не могу?
- Почему?
- Я жду рыбу.
- Зачем?
- Чтобы поймать.
- Если хочешь, ты можешь поймать меня.
- Не могу.
- Почему?
- Там рыба. Она ждет. И я ее поймаю.
Рыба очень испугалась, что рыбак может уйти, и забыла об осторожности. Она заглотила червяка очень глубоко, и маленький жестокий крючок впился в ее холодные губы. Битва. Агония. Вот она манящая близость смерти. Вот он тот час, которого ждали оба. Леска натянута до предела... как нервы. Блестящая чешуя бьется о бьестящую воду, и все это отражается в блестящих зрачках... Ди-Тэ пришлось уйти. В одиночестве. Рыбак и рыба остались вдвоем. Иногда люди называют это любовью.
Если желания все еще имеют над тобой силу, посмотри на календарь. Календаерь обычно оказывает более отрезвляющее действие, чем даже зеркало. Посмотри на календарь и скажи: «боже, как же я молод – чрезвычайно зелен и глуп. Не пришла ли пора повзрослеть?». И календарь, вместе с зеркалом в очередной раз тебе соврут: «еще рано».
Дорога стала все чаще раздваиваться, иногда растраиваться и разветвляться. Но путь Ди-Тэ проходил по ее самой широкой части. Ибо обычно широкий путь часто бывает самым коротким. Иногда у развилок стояли столбы с указателями, иногда камни, иногда вороны, иногда витязи, иногда все сразу. Витязи ломали голову – куда пойти и что, соответственно потерять. А какая разница? Ведь чтобы потерять, надо сначала найти. Но жизнь терять почему-то никто не хотел, хотя это проще простого. И происходит это ежесекундно: мы теряем ее порой по крупицам, порой кусками, а порой и всю сразу. На старте нам выдают живую воду в решете, и все несут ее, боясь расплескать, и чем труднее выбор на распутьи, тем больше капель остается в придорожной пыли. Тем меньше шансы полить росток Великого дерева на финише. Поэтому Ди-Тэ не нравилась идея размышлять у столба. А дорога становилась все уже.
Облака как верные сторожа стали закрывать Небесную твердь от нечестивых взглядов. Музыка становилась все более объемной. Голоса животных и поэтов звучали все проникновеннее. Лилия качнула белыми лепестками, и желтая пыльца была уже готова сорваться со своего места, но воздух взрогнул: «Не сейчас! Еще рано! Жди! Жди грозы!»... А облака суетились все больше: они толпились, сталкивались друг с другом, разбухали, мрачнели и многозначно переглядывались: «Жди грозы!»... Ди-Тэ тоже пришлось ждать.
И как раз в этот тихий час ожидания пересеклись пути Ди-Тэ и Поэтэзии. Под Поэтезией был мраморный постамент, а в руках было очень много духмудры. Ди-Тэ почти охватила белая зависть, но взять чужую духмудру, хотя бы взаймы, было неприятно. На вежливый вопрос Ди-Тэ, не по пути ли им, от Поэтезии было получено согласие попутить. Но духмудра оказалась очень тяжела, и надо было помочь ее нести. На узкие плечи Ди-Тэ леги два мешка чужой духмудры. И дорога вновь поползла под ногами.
Если прикосновение не вызывает в тебе трепет – не дыши. Ты либо неприкосновенный, либо неприкасаемый. И это значит, что ты принадлежишь к касте. А воздух не принадлежит. Никому. Вдохнув, ты можешь прикоснуться к Неизвестности, ты можешь заболеть опасной болезнью познания. И ты вдруг обнаружишь, что между весной и летом есть еще одно – пятое – время года. Оно называется Молодость. Как и 29 февраля оно бывает не каждый год. Обычно оно приходит тогда, когда сирень осыпается на отполированный мрак лужи. Четыре лепестка. Твой розовый крест. Пятое время года.
Рассыпанной листвой легли слова
На ветви яблонь..
Мой сон, начавшийся едва
Был сорван явью.

Мой сон, не сбывшийся едва,
Лег белой дымкой
На океан небес – как острова,
Или как льдины.

Мой сон лег тонкой цепью букв
На строфы ямбом.
Но ямб не сбылся: наяву
Лишь дождь и ямы.

И ветер с шепотом глухим
Сады качает.
Мне снились белые стихи
И крылья чаек.

Мне снилась страсть,
И знала я, что нет - не сплю.
Мне так легко любовь далась -
К стихам, бумаге и углю.

Да, рукописи не горят –
Они сгорают.
И дивных слов прекрасный ряд
Был сорван явью.

И гнутся ветви на ветру...
Внезапна осень.
Мой сон был сорван поутру –
Не явью – прозой...

Дальше Поэтэзии было нельзя идти. Можно было пересекать любые границы, но он не выходя за рамки поэзии. Там, на болотах прозы, среди кваканья телевизоров, и залежей книжного торфа, пришлось сложить свою духмудру, чтобы воздвигнуть себе новый постамент. Вежливость требовала соблюдения обряда прощания, хотя Ди-Тэ очень этого не хотелось. Но взгляд, брошенный назад, засек на горизонте призрачные фигурки – было ясно, что два или три читателя идут по следу, подбирая просыпавшиеся из дырявого поэтэзного кармана рифмы и строфы. Ди-Тэ стало спокойно: они все подберут и, наверное, даже сложат в собрание сочинений... Великая уборка. Поэтический субботник. Иногда люди называют это Любовью к искусству.
Небо изнемогало, земля боялась пошевилиться, а гроза все еще не начиналась. Все говорило: Жди. И все ждало. Стада коров казались нарисованными. Они стояли молча, чтобы не нарушить Великую тишину... Они боялись любого, даже самого незаметного движения, потому что боялись уронить Солнца, повисшие на их рогах.
Дорога раздваивалась все чаще. Это были уже не развилки, а разветвления. Дорога ветвилась. Ди-тэ казалось, что там, впереди за дельтой этой дороги-реки должен открыться океан. Но там не было ничего, кроме безвкусного запаха пустыни.

Чем далее, тем все более языческие, божества все чаще устраивали пикники. Среди жуков попадались почти исключительно скарабеи. Голова сокола не обращала внимания на мелких зверьков, лебеди позволяли себе больше чем даже быки, и кто-то постоянно пытался увезти солнце в своей колымаге.
По грубым подсчетам Ди-Тэ было пройдена уже почти половина пути. «Свой путь земной пройдя...»
Начитанность не позволила Ди-Тэ войти в пещеру, в которую вошел... неважно кто. Может быть, это к лучшему. Ди- Тэ было видно, что там, в пещере течет река.
И еще там была маленькая лодка, ушедшая в самое сердце реки. Побочный эффект культуры. Бессознательное, рожденное не тобой. Ты знаешь течения, ты можешь грести, ты можешь управлять лодкой. Но тебе только кажется, что ты движешься. Тобою движет река. Это река, которой безразлично, существуешь ты или нет. Она может кормить тебя, может убить, может вдохновлять, может нести куда-то. Это грань соприкосновения с другим миром. Это движение, которое постоянно разрушает и постоянно создает твой мир. Но в твоем мире есть мосты и лодки. А в мире реки их нет. И вот наступает день, когда ты строишь плотину...
Никто не видел, из кагого цветка созрел плод. Но ведь если есть плод, значит, должен был быть и цветок. Женщина поняла это, и сколько бы змей ни уговаривал ее сорвать плод – она решила подождать. Подождать, пока плод упадет сам. Подождать, пока на Дереве появится новый Цветок. И плод оставался. Он был, когда заходило Солнце. Он был, когда заходила Луна. И ни одно живое существо не прикасалось к нему. Потому что каждому было интересно узнать, чем все это закончится.
Если твоя душа не знает покоя – значит, наступила ночь. Выключи свою плоть и дождись завершения работы Windows. А когда снова включишься – запусти программу сканирования, установи флажок «исправлять ошибки автоматически» и пребывай в полной уверенности, что священнику удастся отмолить твои грехи. Пусть это глупо, но это поможет тебе обрести душевный покой. Однако помни, что живым нет упокоения.
Автомобиль. Он где-то рокочет. Далеко, глухо. Ожидание – духовная слабость. Бессилие – низкий старт. И начинается марафон слов. Прилунный марафон. Как там, у классика? «И при луне мне нет покоя». Конечно, нехорошо воровать чужие мысли. Еще хуже воровать чужие души. Прочь искушения. Я говорю «Нет». Это единственное слово, которое я знаю. Я говорю «нет» мраку. И безглазый, безротый, безносый белый силует, ты - силуэт без лица - мне не страшен. Я знаю, что ты победишь. Единственное, чего я хочу – проиграть красиво. Так, чтобы разорвать финишную ленточку веселым и бодрым ребенком, которому все интересно, все важно, и перед которым впереди весь мир, мир в котором еще нет дорог - пройденных другими, мир в котором ... мир в котором меня еще нет, но в который ты однажды приведшь меня, схватив жесткой холодной рукой и отняв последний глоток воздуха. Ты просто выдернешь меня из сети, даже не поняв, что я – не компьютер. Я – человек. А это, по мнению некоторых, звучит гордо. Хотя, быть может, и они ошибаются...
А гроза все еще не начиналась. Воздух тяжелел. Духота. Марево. Земля жжет подошвы как соус с острым перцем.
Мужчине было скучно. Он просил Женщину придумать что-нибудь. Но придумывал только змей, с которым у Мужчины отношения не ладились. А Женщина ждала - когда Плод упадет. Но осень так и не наступала. А значит и весна тоже.
Если ты пишешь - захлопни душу, ибо поэзия – это ящик Пандоры, который может выпустить на белый свет все то, о чем ты и не догадывался… не мучай ближних своих стихийным бедствием. Но если ты согласен с только что сказанным, – какого черта ты за клавиатурой? Музыка урагана, грохот невыразимости, аукцион тщеславия и самодовольства, самомнение мастерового… а Солнце висит – уже тысячу лет на одном и том же месте, и мало что на свете может невысказать больше, чем солнце, припадающее над полусонной землей.
У всех дорог есть начало и должен быть конец. Дорога конечна по определению, и если ты не можешь пройти ее до конца, то, видимо, ты идешь по бездорожью. Ди-Тэ не было видно, есть ли у этой дороги конец. Но у нее было начало. Начало. Начало… и оно было уже далеко. Пора было подводить итоги, хотя бы промежуточные. Но бухгалтерских курсов Ди-Тэ не привелось закончить. Сколько духмудры удалось накопить за пройденный путь? Да и вообще на что она сдалась эта духмудра? Блаженны нищие духом… блаженные нищие духом … они так до сих пор и не встретились Ди-Тэ… да и вообще мало кто встретился. Интересно, почему? ...
Ведь по дороге обязательно кто-нибудь должен идти. И наверняка, кто-то шел. В тот самый момент… но никого не было видно, никто ни с кем не столкнулся, никто ни с кем не соприкоснулся, никто никого не услышал. Только небо, беременное дождем, ждало, когда же, наконец, начнутся грозовые схватки…
На дереве висел плод. Он должен был вот-вот сорваться. Но он висел. Он был, когда капли росы скатывались по узким зеленым лентам. Он был, когда тонкая пыль вскарабкивалась на кожистые зеленые плиты. Он был, когда длинные тени переползали словно змеи с ветвей на землю. Он был, когда теней не было вовсе. Он был полон. Его были должны вот-вот сорвать. Но это самое время, обозначаемое как «вот-вот» так и не кончалось.
Надо было где-то ночевать. Гостиницы не было. Да и зачем? Ведь где бы ты ни был – ты все равно лишь турист на этой странной планете. Ты путешествуешь как все. Одни путешествуют, чтобы поваляться как обкатанный волною круглый... я хочу сказать камень, - на пляже, другие – чтобы с неистовостью осмотреть руины или то, что станет руинами через пару тысяч лет. Кто путешествует по делам… т.е. с какой-то целью… т.е. в погоне за чем-то… как тот рыбак, который… интересно, поймал он рыбу или нет?…
А гроза так и не начиналась. Сухой поцелуй пустныни стал надоедливым. Земля боялась пошевелиться, потому что знала, что любое движение может повлечь за собой катастрофу – это тяжелое, очень тяжелое небо может обрушиться в любой момент. И было ясно как дважды два четыре, что если на стене висит ружье, то оно выстрелит, и что если над землей есть небо, то однажды оно упадет... и все замерло в ожидании. Стебли травы стояли строго паралелльно. Тишина, умноженная на бесконечность... беспокойство, деленное опять же на бесконечность. В этом разумном и рациональном мире у всего есть конечные величины. И все может быть сведено к формуле. И почти все бинарно.
Ди-Тэ пришлось моргнуть, потому что вдруг показалось, что в глазах двоится. На дороге была фигура – нет не круг, не треугольник. Человеческая фигура. Даже две. Мате и Матикс. Две паралелльные линии, следовавшие по неопределенной траектории. Но - навстречу Ди-тэ.
-Вы не из Кара-Ма?
-А что это?
-Значит не оттуда... А жаль.
А плод все рос. И все ходили вокруг него на цыпочках. И все танцевали вокруг него. И всем хотелось его попробовать. А он все был и был. Он был, когда всем было весело, он был, когда всем было - нет грусти в Кара-ма не было. Он был, когда всем было скучно. Он был, когда весело и скучно было не всем. Он был, когда всех не было. Он был.
Мате и Матикс уходили. От грозы. От Кара-Ма. Мимоходом они сообщили Ди-тэ уйму интересных вещей. Но мимолетом. Они почти развернули Ди-тэ своей реактивной струей. Но им не было дела до окружающего мира. Их интересовала красота в чистом виде. Ибо искусство математики стоит неизмеримо выше музыки слова. Их было двое. Пусть это выглядит как бинарность. Но иногда люди называют это единением.
Ди-Тэ не удалось не оглянуться.

Меж ним и нею может быть проведена
Любовь, прямая и притом одна...

Эту древнюю теорему Ди-тэ удалось высмотреть на одном из придорожных телевизоров. И душещипательные сцены уже должны были вырвать из слипшихся от усталости глаз соленые крупные слезы... еще бы: мыло всегда щиплет глаза.
Если ты не смотришь мыльные оперы – не вглядывайся в Достоевского. Как ты сможешь читать, если ты не выучил азбуку. От чего ты будешь отличать прекрасное? Архетипы, обнаруженные еще Юнгом и впоследствии упомянутые древними греками, то самое бессознательное, которое ты не признаешь своим, ибо считаешь его коллективным, нападает на тебя – прямо из воздуха. Выпадает из окон в небесной тверди. И кусается, очень больно кусается, пока его не поместят в клетку сериала.
Уже было совсем темно. Слишком темно для летнего полудня. И все, кроме Ди-Тэ было неподвижно. Это было не кино. Это была картина. И на ней стоял штамп: Небо нахмурилось. И у самого горизонта виднелся черный тонкий стебелек неизвестно чего.
Вдруг перед Ди-тэ оказались рельсы. Последние рельсы города, из которого Ди-тэ пришлось уйти. Хотя, однако, но - какие рельсы после жуков-скарабеев? Время сделало мертвую петлю. О, неужели начинать все сначала? Четыре дня! В то время как за шесть можно успеть сотворить мир. О, это время! Это страшное и интересное время!
...о чем это я?... Йог, вернувшийся из нирваны в порванный мир. Скажешь, что из нирваны не возвращаются? Возьми в руки бусины слогов, и ты сможешь составить из нирваны даже прилагательное. Нирванный. Красиво, не правда ли?
Но четыре дня! Снова уходить из города... снова...


...Через четыре дня
разлука - тонкая черта,
на шпалах параллельный след -
без злобы и без жалости
меня
отчертит (нет, скорее, - отсечет)
на много лет.
А может, навсегда.
Когда же “навсегда” пройдет,
вновь запоют стихи немые.
И мы наверное докажем,
что параллельные прямые
в одну сливаются однажды...

Ди-тэ нельзя было не перейти через рельсы…
А там, чахлая придорожная яблоня клонилась под тяжестью... нет, плодов на ней не было. Было только солнце, запутавшееся в ветках. Солнце, повисшее чуть ниже грозовых туч. Или нет, это все-таки было яблоко... маленькое румяное яблоко... Идея яблока... или все-таки солнце... такое аппетитное... солнце... выброшенное кем-то... яблоко, запутавшееся в кривых ветках... солнце... такое вкусное...
И его нельзя было не съесть...
Женщина проснулась от ветра... сильного, холодного ветра.... Плода на дереве не было... начиналась гроза...

Разумовская Наталья, 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 936 № 89858 от 15.10.2011

0 | 0 | 1968 | 17.11.2024. 14:41:42

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []