Элла Крылова. Дамаянти

Damayanti


My Damayanti is not a heroine of the Mahabharata. She is some princess that had lived in Northern India during the medieval epoch. Maybe she is one facet of me or simply a possibility of reincarnation into another reality, not attainable in a physical body but native to my soul.


1.

Shakti, o my Shakti,
nude bronze,
world’s tender flesh!
A golden crown of stars
on your head,
and hair,
like lashes of wisterias,
streaming down your shoulders.

You create the world
like morning creates blush
on palace’s towers.

You keep the world
like health and youth
keep blush.

And you, o Shakti,
pull the world from under my feet
like a patterned carpet
that was sent to me from Persia
for my anniversary.

Kind Shakti, cruel Kali,
late at night I appeal to you –
allow me, o allow me to see
yet one more dawn!

2.

I dreamt of Shiva,
He was in anger
For I’ve been unfaithful to him
With a fair-haired god
From distant Galilee.
That god hung on the cross,
bleeding with crimson blood,
crowd mocked him wildly.

I stood aside,
biting nails to blood,
and large tears rolled,
burning my cheeks.
I remember, at a lake
he kissed my hands
and said
that love only could create
a world this fragile.

I lie on my bed
under a silk baldachin.
A golden knife sticks
out of my heart.

3.

Deodars, tall deodars,
you grew up
to the sky,
so the sky had
something to lean on, perhaps.

Nataraja dances there,
twirls
on your ruffled crowns,
but you don’t bend down
under the foot of immortal god.

Only no man’s wind
flying off grey Himalayas
force you to bend.

So is my heart:
I don’t bend to the anger of immortals,
but seeing a sparrow
dead little body
I cry from grief.

4.

Silent ivy
Lives in harmony with the fretted arbor,
it will shelter me at noon
when a scorching sun –
Brahma’s voluptuous eye –
searches for me everywhere in the garden.

I’ll hide in the shade,
tearing petals off a flower
on the moist sand.

What am I for a god?
When there’ll be no me –
he will be.

From us he tears off petals,
as I just -
from an innocent corolla;
youth, like a sari
he tears away,
leaving us wrinkles in exchange.

However, the sky
always remains
for the eyes and flight.

5.

I smoke sandalwood to praise Buddha,
a blue puff of smoke
dances like a snake,
as though an invisible fakir
plays a wooden pipe.

I lay rice and flowers
at Buddha’s labored feet.

Buddha is not afraid of jealous gods,
he, awaken,
left the palace.
And I could have left the palace –
for I’m awaken too,
but I pity my dear ones.

My gaze is too clear,
Too bold,
and I hear
killed animals moan
being sacrificed to gods,

I hear a grass moan
under my foot,
and I don’t want to trample it down
but I need to walk,
for I am called
by the sun inside me.

6.

Red little fish in a pond
move their fins –
just like temple dancers
their thighs and shoulders –
dancing to my sadness.

Sadness about you, o Krishna,
named son
and eternal beloved
of all who are drunk from love.

And I was dancing on the other side,
on a dewy meadow,
my nacre and gold bracelets ringing
and bells on my thin ankles,
too thin
to hold all what’s above –
this frail body,
head full of thoughts about nothingness
as about a true god.

No, I will not be
an unconcerned shepherdess
and will not share with you, o Krishna,
a spring evening.

7.

My flesh is not denser
than a lotus flower
on the dark-green water.
My hair is a rain
someone tied
in a knot of cloud.

I hold a lantern,
midges fly around it.
Gods, like butterflies,
hover around my soul.

This one brings pearls
(how I pity all of those who dived
to get them
in the sea cheerless bottom,
some perished).

That one brings sandalwood
(how I pity tender-ringing trees
cut down in vain).

No, I don’t need gifts
so delicately mixed with
poison of terrible Yama!

However, rice and spices for curry
are alive too.

What does remain for me
to eat at supper? –
only myself from within.

8.

God sneaks in the night –
tread of a Bengali tiger.
And wide soft paws
step silently
on grass and roots.

Not a branch crackles,
warning
this poor heart –
a prey of the night god.

Or do you, eternal,
mute, nameless,
want me to be a pinch of salt
dissolving in you
like in a boundless ocean?

I am ready. But the voice
that glorified you in the evening –
would you extinguish it
like I extinguish my lantern in the morning?

Listen: it is my voice,
questioning vainly,
floating above the mirage of a garden.

9.

I am a clear spring
In an emerald thicket.

Deer, elephants, monkeys
Come here to drink.
Only people never come,
because they are ashamed
to look in the purity of my water
and see in it
not what they’re used to see in the submissive
or flattering mirror of their delusions.

And the spring twinkles
like the eye
of a lonely god
in thick reed eyelashes.

10.

Blond god came into my dream.
A black-bearded prophet
wrapped up my body in a green banner
like in a sari,
but didn’t touch the soul.

I wanted to ask
wise Buddha –
where is the truth?
and in whom should I believe?

But I stopped short
staring at the mirror
near the bed.
My glance
came back at me.

“You are my Sita!”,
Rama said to me from the mirror.
“You are my Parvati!”,
said Shiva quietly.

I looked again in the mirror.
It’s not me, but Shakti.
Although, the expression on the face,
the mole above the eyebrow are the same…

Out in the garden I walk
and under the singing birds
I meet the eternal dawn.



March 12-14, 2010



(Перевод Светланы Пономарёвой и Марка Виллеже)


Оригинал:


Дамаянти

Моя Дамаянти - не героиня Махабхараты.
Она некая принцесса, жившая в Северной
Индии в эпоху Средневековья.
А может быть, она - одна из моих ипостасей
или просто возможность перевоплотиться
в иную реальность, не достижимую в физическом теле,
но родную и близкую моей душе.



1.

Шакти, о Шакти моя,
обнажённая бронза,
мира нежная плоть!
Золотая корона из звёзд
на голове твоей,
и волосы,
словно плети глициний,
по плечам струятся.

Ты сотворяешь мир,
словно утро – румянец
на башнях дворца.

Ты сохраняешь мир,
как сохраняют румянец
здоровье и юность.

И ты же, о Шакти,
мир выдёргиваешь из-под ног,
словно узорный ковер,
из Персии присланный мне
к годовщине рожденья.

Добрая Шакти, жестокая Кали,
вечером поздним взываю,
увидеть дозволь, о, дозволь
ещё хоть один рассвет!

2.

Снился мне Шива
во гневе
за то, что ему изменила
с богом светловолосым
из Галилеи далекой.

Бог тот висел на кресте,
истекая багровою кровью,
буйно глумилась толпа.

Я стояла в сторонке,
ногти изгрызла до крови
и крупные слёзы катились,
обжигая мне щёки.
Помню, у озера
он целовал мои руки
и говорил,
что любовь лишь одна созидает
мир этот хрупкий.

Лежу на постели
под шелковым балдахином.
Прямо из сердца торчит
нож золотой.

3.

Кедры, высокие кедры,
доросли вы
до самого неба,
чтобы было и небу
на что опереться, должно быть.

Вот Натараджа
танцует, кружит
по взъерошенным кронам,
но не склоняетесь вы
под стопою бессмертного бога.

Только ветер ничейный,
слетевший с седых Гималаев,
вас заставит склониться.

Так и сердце мое:
не склоняюсь под гневом бессмертных,
но, увидев воробушка
мертвое тельце,
плачу от горя.

4.

Сжился плющ тихолистый
с резною беседкой,
тенью укроет и в полдень,
когда раскалённое солнце –
Брахмы зрак сладострастный –
повсюду в саду меня ищет.

Спрячусь в тени,
с цветка лепестки обрывая
на песок увлажнённый.

Что я для бога?
Не будет меня –
он пребудет.

С нас лепестки обрывает,
как я только что -
с неповинного венчика,
юность, как сари,
срывает,
взамен оставляя морщины.

Впрочем, небо
всегда остается
для глаз и полёта.

5.

Будде сандал воскуряю,
дымок голубой
змейкой танцует,
как будто незримый факир
задудел в деревянную дудку.

Будде рис и цветы
к многотрудным стопам возлагаю.

Будда ревнивых богов не боится,
он, пробуждённый,
ушёл из дворца.
Мне бы уйти из дворца –
пробудилась я тоже,
да жалко родных.

Слишком ясен мой взгляд,
слишком смел,
и я слышу, как стонут
убиенные звери,
богам приносимые в жертву,

слышу, как стонет трава
под моею стопой,
и топтать не хочу,
но мне надо идти,
я влекома
зовом солнца внутри.

6.

Красные рыбки в пруду
плавниками поводят,
словно бёдрами и плечами –
храмовые танцовщицы,
грусть танцуют мою.

Грусть о тебе, о Кришна,
названный сын
и вечный возлюбленный всех,
опоённых любовью.

И я на другом берегу,
на росном лугу
танцевала, звенела
золотыми браслетами с перламутром,
колокольчиками на щиколотках худых,
слишком худых,
чтоб держать всё, что сверху:
это бренное тело,
голову, полную дум о ничто
как об истинном боге.

Нет, не быть мне
пастушкой беспечной
и не делить мне с тобою, о, Кришна,
вечер весенний.

7.

Плоть моя не плотнее,
чем лотос
на тёмно-зелёной воде.

Волосы –
дождь,
кем-то собранный в облака узел.

Я светильник держу,
вкруг него увиваются мошки.
Вкруг души моей боги,
как бабочки, вьются.

Этот жемчуг подносит
(как жаль мне всех тех, кто нырял
и его добывал
на морском неприветливом дне,
ведь иные погибли).

Тот подносит сандал
(как жаль мне
порубленных всуе
нежно-звонких деревьев).

Нет, не надо даров мне,
к которым так тонко подмешан
яд ужасного Ямы!

Впрочем, рис и приправы для карри
тоже – живые.

Что ж остаётся
есть мне на ужин? -
лишь себя изнутри.

8.

Бог крадётся в ночи –
это поступь бенгальского тигра.
И широкие мягкие лапы
ступают бесшумно
по траве и кореньям.

Даже ветка не хрустнет,
предупреждая
это бедное сердце –
полночного бога добычу.
Или хочешь ты, вечный,
немой, безымянный,
чтоб щепоткою соли
в тебе растворилась я, будто
в океане бескрайнем?

Я готова. Но голос,
что тебя воспевал ввечеру,
неужель ты погасишь,
как утром гашу я светильник?

Ты послушай: плывёт и сейчас он,
мой голос, над маревом сада
в вопрошанье напрасном.

9.

Я прозрачный родник
в изумрудной чащобе.

Пить приходят
олени, слоны, обезьяны.
Только люди сюда
никогда не приходят,
потому что стыдятся
взглянуть в чистоту водоёма
и увидеть не то в ней,
что видеть привыкли в покорном
или льстивом зерцале
своих заблуждений.

И мерцает родник,
словно око
одинокого бога
в густых тростниковых ресницах.

10.

Бог белокурый во сне мне являлся.
Чернобородый пророк,
словно в сари, в зелёное знамя,
завернул моё тело,
но душу не тронул.

Я хотела спросить
многомудрого Будду:
истина где?
и в кого же мне верить?

Но осеклась,
заглядевшись в зерцало,
у постели стоящее.
Взгляд мой
ко мне же вернулся.

«Ты моя Сита!» -
сказал мне из зеркала Рама.
«Ты моя Парвати!» -
молвил притихнувший Шива.

В зеркало снова взглянула.
Не я там, а Шакти.
Впрочем, лица выраженье
и родинка та же над бровью…

В сад выхожу
и под пение птичье
вечный встречаю рассвет.



Март 12-14, 2010

Светлана Пономарёва, поэтический перевод, 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 1229 № 86572 от 11.04.2011

0 | 0 | 2271 | 20.04.2024. 17:11:36

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []