Э. Горюхина Свидетельствую о русских матерях

Они, матери российских солдат,
узнавали о пропаже своих детей,
когда из военкомата к ним приходили с обыском.
Им приносили грозную бумагу:
”Верните своего сына на добровольных началах”.
Так их сыновья попадали в разряд СОЧ
(самовольно оставившие часть).

Родители сами принимались за поиски своих сыновей.
В части им говорили: ”А вы их найдите и приведите к нам!”
Когда пытались выпросить деньги на работе, им говорили:
”Вот возьмите в части справку, что сын пропал, тогда...”

Свидетельствую о русских матерях:
они никогда не покинут Чечню,
пока не найдут своих сыновей, живых или мертвых.

***
Как только попадаешь в Чечню,
начинает работать фактор пространства.
Оно одно и для сына (погибшего или живого), и для матери.
Мать дышит одним воздухом со своим ребенком — и в этом весь смысл.

Лилия Богатова — из села Мамоново Новосибирской области.
Домой без сына не уедет.
Он у нее один. Мужа нет. И таких много.
— Что же мне — поехать в свой дом и удавиться?
Татьяна Ильючик. Разыскивает сына,
пропавшего без вести в ночь на 1 января 1995 года.

”Мама, я прочитал твою записку.
Быстрей заплатите выкуп и освободите нас,
а то нас не будет в живых”.
”Отец, я прочитал вашу записку.
Я очень рад, что вы приехали.
Постарайтесь поскорее заплатить выкуп, а то нас не станет в живых”.
Эти записки получили Ирина Пустовалова и Анатолий Болотов.
За детей требуют 60 тысяч долларов.
— Дорог каждый день. Нашим детям не становится лучше, —
Ирина рассматривает снимок двух солдатиков,
прикованных к огромному булыжнику.
Один из них ее сын.

Светлана Беликова ищет сына с января 1995 года.
Учительница. Муж — кадровый военный.
Вынужденные переселенцы из Туркмении.
Прошла все подвалы военной Чечни.
Ходила с фотографией по всем фронтам.
Нашла боевиков. Показала карточку. Сказали, что видели такого...
Потом боевики взорвались:
— Ты зачем сына послала воевать?
— Ну убейте меня, если я виновата. Что же стоите?
— Ладно, мать, прости нас, — сказали боевики.

И — пошла по фронтам.
Самашки... Шали... Новые Атаги... Ведено...
Наши бомбили. Укрывалась с боевиками.
— Вот скажите мне,
почему за восемнадцать лет никто ни разу не спросил меня,
как я растила своего сына?
Хватало ли хлеба, молока?
Почему же после восемнадцати его судьбой распоряжаются все?
Не мать, не он сам, а кто-то другой.
Судьбой детей должна распоряжаться только мать.

Хорошо помнит российских солдатиков на Северном:
лапша на донышке. Сама видела,
как забывали про солдат, дежуривших на блокпостах,
как они ели плесневелый хлеб.
Нет, второго сына Светлана в армию не пустит.
Решила твердо. Ни за что!

Пока Валентина Крутоярова из Оренбургской области
искала в Чечне своего сына Костю,
дома завели уголовное дело на другого сына,
уклоняющегося от армии.
Валя, подруга моя, бросает поиски,
мчится домой вызволять из беды другого сыночка.
Смилостивились:
отложили уголовное дело на время поисков старшего сына в Чечне.

Матери стали профессиональными сыщиками.
По крупицам воспроизводят ситуацию боя,
в котором погиб или без вести пропал сын.
Проходят сложнейшими маршрутами по всей Чечне.
Взбираются на любую гору.
Преодолевают все препятствия.

Людмила Стукова,
потерявшая сына в январе 1995 года,
знает все доподлинно:
как часть, в которой был сын, подставили.
Как бежали солдаты, как ранили сына на вокзале.
Нашла русского врача,
сидевшего с двухлетней девочкой в подвале.
Он был свидетелем ада,
поглотившего сына Людмилы.

Мать знает, по каким улицам они шли.
До товарного двора дойти не удалось.
Раздался крик командира:
”Бегите куда хотите!”.
Ночью бежали.
Есть свидетели, видевшие сына раненым в кассовом зале вокзала.
Один будто бы слышал, как Леша сказал:
”Документы не трогай”.
Пить просил. Потом потерял сознание.
У него была не рана, а дырища.
Больше Лешу не видел никто.
Она повторяет в конце:
— Он хотел пить.
Последнее желание сына?

Люда вспоминает российских солдатиков.
Помнит одного в Ханкале в феврале 1996 года.
В большущих валенках. Ну, чистый Филиппок и только.
Маленький росточком, совсем ребенок.
Он сказал, что матери у него нет.
Воспитывала бабушка. Хотел письмо написать,
но ни бумаги, ни конвертов в помине не было.

Еще вспоминает одного — безродного.
Видела его в одной чеченской семье.
Что-то у него было с головой не в порядке.
Домой не рвался. Странный такой, но очень красивый мальчик.
Потом до Люды дошел слух, что этот солдатик зарубил топором чеченца.
Ну, его и убили.

****
Многие явления на чеченской войне
принято объяснять стокгольмским синдромом.
Это когда жертва принимает методы и мотивы преступника.
Возможно, этот синдром и имел место.
Но история пребывания родителей российских солдат в Чечне
говорит о другом феномене,
вскрывающем глубинные сущностные силы материнства и отцовства.

Смена доминанты —
так бы я определила это явление.
Устремленная только к одному — найти своего сына, —
мать попадает в чужой мир,
в мир другого языка, другой культуры, других обычаев.
Говоря языком пропаганды, она попадает во вражеский стан
Движимая только своей любовью и страстью,
она тем не менее должна разделить горе другого народа,
которое оказывается таким же, как ее собственное.
Другого пути войти со своей бедой для нее нет.
Человек другой нации включается в твои поиски
часто по случайным обстоятельствам,
и ты начинаешь видеть и понимать то,
во что вникать совершенно не собирался.
Ты обязан понять логику другого, его печали,
иначе ты ничего не узнаешь о последнем пути своего сына.
Зрение обретает объем.

— Как ты думаешь, Эльвира,
легко ли мне, русской матери, идти по Бамуту,
от которого не осталось ни одного дома?
Вот сидит чеченка у разбитого корыта,
а я к ней с карточкой своего сыночка:
не видала ли ты, мать, моего ребенка?
Чеченка потеряла свой дом, потеряла сына.
А я к ней со своей бедой... Как спрашивать мне ее, скажи?

Все матери и отцы, живущие по году, два и более в Чечне,
настоящие этнопсихологи.
Они расскажут вам все о чеченском народе.
Например, почему чеченец привстает, когда машина въезжает на мост?
Одни считают, что так облегчается дорога в рай.
Другие полагают, что едущие облегчают участь моста...

Как надо вести себя, если едешь в автобусе, а у тебя нет денег?
Виктор Мителев из Абакана:
— Ты, когда будешь выходить,
обязательно скажи водителю, что у тебя нет денег.
Он даже улыбнется в ответ.
Но они не любят, когда выходишь, не объяснившись.
Получается — как оскорбление ему наносишь.
Обязательно скажи, не бойся.

Они расскажут о гостеприимстве горцев.
Виктор Мителев:
— Мне не позволили лечь на пол.
А кровать была одна.
Тогда хозяин положил по подушке в каждый конец кровати
и предложил мне самому выбрать место.
Не знаю, обидел я его или нет.
Может, это оттого, что у нас веры разные?

Люда:По рынкам ходила. Знакомилась с ингушами, чеченцами.
Потом попала к боевикам. Знаешь, когда я испугалась?
Когда утром увидела, на какую гору взобралась.
Дух захватило.
Двенадцать дней пробыла в чеченском доме.
Картошку с ними сажала. До сих пор спина болит.
Там река Аргун протекает. Красивые места.
Ходила к родственникам хозяев-чеченцев.
Угощали чем могли.
Помню, как в грозу спускалась с гор.
Сплошная темень, кругом обрывы, а у меня в руках палка...
Мне помогали все, кто попадался.
У меня так много теперь знакомых в Чечне!

Полина Захарова: Сына надо было искать в горах.
А как попасть? Чеченка мне повязала платок по-своему,
и боевики провели в горы. Выдавали меня за ее сестру.
А она и была мне как сестра.

Мария Кубата: Если проезжаем кладбище,
автобус останавливается. Все молятся.
Это для них свято.
Они знают, что для чеченца гость только три дня гость,
а дальше — родственник.
Горе не ожесточило матерей и отцов.
Душевное зрение на чужую боль стало острее.

Шестого августа чеченцы отмечали годовщину начала операции ”Джохар”.
Шли фильмы о войне. Боевики стреляют. Мать:
— Вот так же, наверное, в моего попали...
Фильм смотрели молча, реплики бросали тихо.
— Смотри-смотри, какие они здоровенные все, боевики-то, а наши...
— Господи! Детей-то за что? Что их матери пережили!
Смотри, ребенок мертвый...
А у этих-то, деток, страх Божий в глазах. Что деется, что деется...
— Смотри, это ведь дома горят. Интересно, на каком направлении?
Будто Ведено... Я была там...
— И кому это надо все было!
— Девочки, я вот все думаю: почему генерала ни разу не украдут,
а все наших детей?

Через сутки спокойно выносишь и такое:
— Да, да... Увезла в кулечке косточки сына...
— Дай Бог ей, если это кости ее сына...
— Могилу раскрыли, а там они без голов...
— Мы с Олей Миловановой перебрали в Ростове столько трупов.
Все вагоны были наши...
— ...Он еще жив был. А они написали, что скончался.
Ответственность списать надо было...

Петра Олимпиева из Пскова я не застала во второй приезд.
Ищет труп сына.
Семейное положение — типичное для тех, кто потерял своих детей:
Петра сократили на работе, жену — тоже.
Есть еще сын. Пошел во второй класс.
Как хочешь, так и живи. Петр увозит останки солдат в надежде найти свои. Останки сына.

Однажды случилось и такое –
спасибо, один полковник авиации помог. Дело было в Моздоке:
— А ты поищи за ангаром трупы.
Тут на днях хоронили, может, что и осталось.
За ангаром Петр нашел останки двух солдат.
Без голов.
Поехал в Ростов. Как вез останки?
Говорит: просто. Попросил в части простыню.
Потом полиэтилен. Такой мешок получился.
В самолет не взяли. Пришлось в Ростов поездом ехать.
Так с косточками и ехал.

Сына Олимпиева зовут Андрей.
Олимпиев-старший уже два года в Чечне.
Ему один ”пинжак” сказал:
”Искать, кроме вас, никто не будет”.
Петр это понял сразу. Ищет сам. Приедет в сентябре-октябре снова.
Чеченцы обещали: как соберут бахчевые, постараются череп сына найти.
А без черепа ничего путного не выходит с выяснением, сын это или не сын.

1997г.

Мариян Шейхова , 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 1349 № 86088 от 14.03.2011

0 | 0 | 1990 | 17.11.2024. 14:19:23

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []