Музыка ветра или Правда и ложь о Черубине де Габриак

Музыка ветра
или
правда и ложь о Черубине де Габриак


Лиля, Елизавета Дмитриева, 22 года, учительница, поэтесса
Черубина де Габриак, 20 лет, поэтесса
Николай Гумилёв, 23 года, поэт
Максимилиан Волошин, 32 года, поэт
Сергей Маковский, 32 года, поэт, издатель, редактор журнала «Аполлон»

время действия - 1909 г, во второй части - 1928 г.

Звук китайского колокольчика, постепенно приобретающего ритм,
понижается на тон, ударяет вокзальным колоколом

Поезд на Феодосию. Возле условного окна Лиля и Гумилёв
На заднем плане - веером разворачиваются поля, иногда слышен стук колес

Г.: Ваше имя похоже на звук колокольчика: Ли-ля…
Маленький, китайский, нежный, как музыка ветра.
Л.: (пожимает плечами) Домашнее имя. Нежное…
(тихо качает головой) В моём детстве не было нежности.
Болезненный урод, заморыш,
прикованный к постели темной болезнью,
влекущей к смерти.
Г.: Но… ваша хромота - она не портит вас, она почти…
Л.: А брат отламывал ногу моим куклам, чтобы они были как я.
И мы становились очень похожими, и я, и они – фарфорово-неподвижные …
Г.: Вот такой я и запомнил вас ещё в Париже – фарфоровой и тихой,
«из породы лебедей»…
Л.: (смеется) Лебедь? Разве это про меня? Посмотрите внимательнее:
сказочного превращения так и не произошло.
Превращения мне вообще как-то не удавались. Знаете, у брата
были странные фантазии … Он, например, хотел,
чтобы я воду претворяла в вино. «Ты ведь безгрешна?», - спрашивал, -
«Если безгрешна – претворишь!»
Г.: Претворили?
Л.: Он ударил меня. «Ты утаила какой-то грех!», - так он сказал.
А я просто не знала, каким должно быть вино…
Г.: Вино должно быть…
(нежно поправляет ей прядь волос)
Зачем ты едешь к Максу?
Л.: (слушает стук колес)…За судьбой.

Затемнение
Веер - поля, распрямляется в вертикальную плоскость. На ней – решетка Летнего сада
Легкий звук колокольчика – каретка зингеровской пиш. машинки, стрекот клавиш -
Редакция журнала «Аполлон»
На сцене Волошин (он просматривает в углу бумаги) и Маковский
(голос за сценой: «К вам – Гумилёв!»)

Входит Гумилёв, приветственно кивает Маковскому


М.: О, друг мой! Что-нибудь новое и великолепное?
Г.: Увы… «Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон…
М.: … В заботах суетного света
… Он малодушно погружен»;
Ей-богу, нужно было придумать для журнала другое название –
эта цитата становится уже общим местом, Николай Степаныч, дорогой,…
я слышу её с порога от каждого, кто не удосужился принести хоть что-нибудь
для публикации
Г.: Ой ли? У дверей полным-полно поэтов.

Гумилёв замечает Волошина в углу. Сухо раскланивается

М.:(в приоткрытую дверь, за кулисы) Ну неужели в Петербурге
так трудно найти фрачную пару? Хотя б на час?!
Я же просил: всем соответствовать! …
И никаких сумасшедших графоманок!
Тем более тучных, в пенсне и с порослью на подбородке!
Г.: (усмехаясь): Ну… если и дальше так пойдёт – вы, господин Маковский,
останетесь только с балеринами из Мариинки.
Похоже это единственные женщины,
которые могут удовлетворить ваш взыскательный вкус.
М.: Ах, если бы они при этом ещё и сочиняли… Ну хоть что-нибудь кроме
любовных записок!
Г.: Мой милый, мир несовершенен!
М.: Мой милый, совершенство есть! Посмотрите-ка вот это!
Пришло с вечерней почтой.
Г.: Конверт…. Лиловый, узкий…
начинает звучать тихая музыка
И с траурной каймой… Надушен - Как вычурно.
М.: Она испанка.
Г.: С чего вдруг?
М.: Посмотрите, там стихи…

Стихи Черубины

С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.

Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.

(Решетка Л.сада складывается в испанский веер, подсвеченный красным.)

начинается песня:


Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?

Г.: Чарует.
А в жизни? Так же хороша?
М.: Её лица никто не видел.
Г.: Оо! Друг мой, вы забыли женщин! (смеется): Я помню, раз…
М.: Прочтите, вот ещё.

Ещё стихи Ч., (песня)

В быстро сдернутых перчатках
Сохранился оттиск рук,
Черный креп в негибких складках
Очертил на плитах круг.

В тихой мгле исповедален
Робкий шепот, чья-то речь;
Строгий профиль мой печален
От лучей дрожащих свеч.

Я смотрю игру мерцаний
По чекану темных бронз
И не слышу увещаний,
Что мне шепчет старый ксендз.

Поправляя гребень в косах,
Я слежу мои мечты, -
Все грехи в его вопросах
Так наивны и просты.

В тихой мгле исповедален
Робкий шепот, чья-то речь;
Строгий профиль мой печален
От лучей дрожащих свеч.


Г.: Ищите же её
М.: Неуловима! Я пытался.
Г.: Так значит – призрак.
М.: Нет! Я слышал голос…
Г.:(насмешливо): С небес?
М.: Почти. По тембру – ангел.
Г.: А… Ну тогда не избежать подвоха!
М.: (вздыхая) И Анненский сказал,
что он боится сумрачной инфанты.
Г.: Как?! Уж и Анненский?
М.: Почти весь Петербург
теперь живёт во власти Черубины.
Все в предвкушенье новых публикаций
Ее стихов – она же недоступна…
Г.: И все же башня из слоновой кости
Имеет адрес?
М.: Да... по слухам
Княгиня Дарья – ей приходится роднёй,
И письма и звонки – оттуда
Но далее – туман
Она живет затворницей и этим будоражит
Еще сильней…


Г.: (задумчиво) Итак, она… красива…. и печальна…

Песня на ст. Гумилёва «Сады моей души»


Г.: (выходя из задумчивости): Итак, она печальна и… красива?
М.: Увы! Напрасно я открыл…(маскируя под шутку)
Ведь в обольщенье женщин
вам - равных нет… (уходит за кулисы)

Г.: Но есть удачливей, пожалуй
(в сторону Волошина, с наигранной небрежностью):
Что Лиля? Вы ведь с ней сейчас… дружны?
В.: Да, я люблю (Гумилёв резко поворачивается)
её стихи
Но здесь ей, видимо, не место.
Здесь ценят блеск и внешние эффекты.
Она ж тиха… как…
Г.: (зло) Омут. (Маковскому, который возвращается с бумагами):
Позвольте мне откланяться.
М. Спешите?
(ворчливо-иронично, глядя в бумаги)
Пишите же! А то опять: «покуда Аполлон…
Душа… вкушает хладный сон,
Серди детей…. ничтожных мира…»
Г.: (не в тон - жёстко):
«Быть может, всех ничтожней он»
(преувеличенно любезно кланяется, уходит)
М.: Вы чем-то уязвили Гумилёва… Остерегайтесь: порох!
В.: (добродушно) Ну а вам,
мой друг,
Теперь повсюду чудится Севилья
И лязг кинжалов!
М.: Скорее шелест четок. Макс!
Меня пугает эта набожность,
Графиня…
В.: Ого! Уже графиня!
М.: Да, она признала, что она…
Что я был прав… Ведь я читаю почерк
Как книгу: монастырь в Толедо,
Отец француз – она не отрицала.
Но этот вечный траур, эта скрытность,
И эта исступленность…
Дурманят и страшат
Какая девушка! А голос, Макс!
В.: Так вы встречались?!
М.: Только телефон
и письма, письма, письма…
А в письмах слог изыскан так, что я теряюсь.
Надежда лишь на вас – ведь вы - мой Сирано
В.: Таак. Новое письмо. И ждёт ответа…


В.: (просматривая письмо Черубины)
Какая отповедь…
Вы перешли границы?
М.: Какие там «границы»! Я послал
Букет – не помню сколько – роз
Быть может, половина – алых…
Она же пишет про нескромность
моих вопросов!
Макс! Но я – профан! И мне неведом
Язык цветов! Какие там вопросы – в розах?!
Но вышло – вот – неловкость…
Ума не приложу,
Возможно ли теперь загладить…

В.: (смеясь) Вы расточительны: «не помню сколько роз!»
Так мы останемся без… гонораров.

М.: Да я бы отдал всё - лишь за возможность
Увидеть…
В.: Всё – не надо!
Быть может, Черубина и оценит,
А вот журнал - прикажет долго жить.


М.: (кивая за кулису, куда ушел Гумилев)
А видели вы блеск в его глазах?
В.: Лишь поэтический задор.
Я знаю, он влюблен в другую.
М.: В простую женщину?
Довольствуется малым?
Таким, как Гумилёв, -
нужна звезда!
И путь сквозь тернии.
Ведь он в душе – корсар,
Конквистадор, завоеватель!
В.: Да что мы знаем друг о друге…
М.: Как что? Помилуйте! Да всё!
Поэзия не в силах утаить
Ни давний грех,
Ни смутные желанья.
При всех загадках Черубины
Душа её – как на ладони.
В.: Вы полагаете?
А может быть, поэзия кружит,
Как Саломея в танце, постепенно
Срывая и срывая покрывала
Но самое последнее, седьмое,
Падёт в конце пути…
М.: Так вы напишете ответ?
Вот так же вот красноречиво -
для Черубины?
В.: (разводит руками): Что ж. Извольте.


затемнение

Веер туманен и едва различим
(Из противоположных кулис выходят Лиля и Гумилев.
Замечают друг друга только посреди сцены)
Легкий звон колокольчиков
Лиля пытается пройти мимо после каждого ответа

Г.: Мы не видались после Коктебеля…
Почти полгода
Л.: Разве?
Г.: Нынче осень
Л.: Я не заметила
Г.: Меня? Или октябрь?
Л.: Вы оба холодны
Г.: Не по своей вине
Л.: Да, лето истекает неизбежно
Г.: Вы этим счастливы
Л.: (уходя)
Вполне.
Вполне!
Вполне…




затемнение, стихи Лили - песня


«Кто ты, Дева?» — Зверь и птица.
«Как зовут тебя?» — Узнай.
Ходит ночью Ледяница,
С нею — белый горностай.

«Ты куда идешь?» — В туманы.
«Ты откуда?» — Я с земли.
И метелей караваны
Вьюги к югу понесли.

«Ты зачем пришла?» — Хотела.
«Что несешь с собой?» — Любовь.
Гибко, радостно и смело
Поднялись метели вновь.

«Что ж ты хочешь?» — Снов и снега.
«Ты надолго ль?» — Навсегда.
Над снегами блещет Вега,
Льдисто-белая звезда.

(веер подсвечивается снизу, словно огнями рампы, Ложа Мариинского театра, звук настраивающегося оркестра)
Маковский и Волошин боком к зрителю



М.: Не видели? Должна быть где-то здесь…
В.: Кого вы ищете?
М.: Ну как же? Черубина!
Клялась, что будет нынче на премьере…
В.: А как же траур?
М.: О! не вспоминайте!
Едва уговорил. Нельзя же хоронить себя ей-богу…
Вот! В третьей ложе! Видите? Да нет же!
Правее!
В.: Эта, что с биноклем?
М.: С ума сошли? Ей – сорок! Нет, за ней
В пурпурном, с диадемой, Боже!
как хороша…
В.: Да, - но она – брюнетка…
М.: Действительно… У Черубины косы
Должны быть цвета бронзы…
Снова призрак.
Вот так же было и на той неделе
На островах, в кабриолете, мельком, -
Я видел! Шарф из дымчатой вуали
Рука в перчатке… Я бежал!
Как гимназист за нею следом…
Версту – не меньше!
Как она смеялась
потом по телефону…
Говорила,
что ездила в тот день верхом…
Я представляю, как идет ей амазонка…
А я в седле – ну, разве что держусь,
И, в общем-то, ни выправки, ни стати
И где уж мне тягаться с Гумилевым
В.: (смеясь)
Ревнуете? Похоже – с новой силой!
Не увидав прелестницу ни разу?
Тссс, тише…


( начинает звучать увертюра к опере «Кармен»)

затемнение

подсветка снизу гаснет
на сцене Лиля, Стремительно входит Волошин

В.: Все ищут встречи с Черубиной!
Л.: Все? И…
В.: (отворачиваясь, сухо):
Гумилёв -
один из первых
(с грустью)
Ты все еще больна им…
Л.: (примирительно)
Макс, но ты же знаешь,
Моя душа одной твоей – сродни
А помнишь, ты читал:

…И дух мой радостный охвачен был тревогой.
С безумной девушкой, глядевшей в водоём,
Я встретился в лесу. «Не может быть случайна, —
Сказал я, — встреча здесь. Пойдём теперь вдвоём».

Услышав эти строки
Я обрела себя…
А может быть, навеки потеряла…
Но к прошлому возврата больше нет
В.: Да, но твои стихи к нему…
Л.: Стихи и только
Я для него – причуда, прихоть,
Каприз, фарфоровая мелочь, -
Как табакерка на каминной полке –
Забавная, но с небольшим изъяном.
Чуть слышный сбой в работе механизма,
Прелестный, если любишь старину
Быть лишь трофеем? Дополненьем к списку?
В.: Боюсь,
что это хуже, чем…
Л.: Просил руки, а выслушав отказ,
Пожал плечами, словно речь
шла о безделице! О выборе перчаток!
В.: … чем я предполагал. Гораздо хуже…
Л.: Я не хочу.
Мы - словно провода под током
Искренье уязвленных самолюбий
К тому ж теперь он… бредит Черубиной…?
(не дождавшись ответа, вскинув голову, усмехается)
И что же наша знойная инфанта?

В.: По слухам собирается опять
Покинуть этот мир для праведной молитвы
Л.: Безумная! С такой-то красотой!


затемнение

- Черубина… Черубина…. Читали?
- Что-то новенькое? Да?
- А как же-с? Очень в моде-с! Во всех салонах!
- И говорят, неслыханно красива! Все наши дамы…
- Звезда сезона-с! Стихи и все такое!
- Испанка? Что же, снова начнем носить тюрбаны? Ужас!
- А как же-с!! Мавританский стиль! Вчера на рауте….
- Читали? Черубина… Черубина…


Из-за кулис выходят Лиля и Маковский,
позднее их догоняет Гумилев

М.: Журналы – нарасхват.
И не в укор будь сказано маститым, -
Успехом мы обязаны лишь ей –
таинственной испанке Черубине:
Какой дурман в ее стихах,
Какая вязь эпитетов, метафор…
Л.: Да, кружева она плетет умело…
Вернее сети. Ведь стихи –
Отличная приманка для наивных,
Для тех, кто «сам обманываться рад»

(Маковский холодно раскланивается и уходит)

Г.: Известно: женщины друг к другу
Спокон веков несправедливы
Неслыханно: в другой признать
Хоть толику достоинств,
Как будто - отнимают у себя…
А Черубина здесь царит по праву

Л.: (за кулисы Волошину)
Постойте, Макс, прово'дите меня?
(через плечо Гумилеву)
А вам по вкусу патока
с мускатом и корицей?

Г.: Нет, мне по вкусу жалкое притворство,
игра в любовь в угоду вдохновенью
и роль Пьеро в комедии дель арте
Хотите развлекаться – в добрый час!
Но только не со мной!

Л.: Послушайте…

Г.: Прощайте.

(Лиля подходит к вееру, - подсвечиваясь изнутри он становится прозрачным.
Постепенно возникает силуэт-отражение. Лиля делает случайные движения. – силуэт повторяет их, и вдруг – сбой, неверный жест. Лиля испуганно отшатывается)
Звучат стихи Лили

Ты в зеркало смотри,
Смотри, не отрываясь,
Там не твои черты,
Там в зеркале живая,
Другая ты.

...Молчи, не говори...
Смотри, смотри, частицы зла и страха,
Сверкающая ложь
Твой образ создали из праха,
И ты живешь.

И ты живешь, не шевелись и слушай:
Там в зеркале, на дне,-
Подводный сад, жемчужные цветы...
О, не гляди назад,
Здесь дни твои пусты,
Здесь все твое разрушат,
Ты в зеркале живи,
Здесь только ложь, здесь только
Призрак плоти,
На миг зажжет алмазы в водомете
Случайный луч...
Любовь.- Здесь нет любви.
Не мучь себя, не мучь,
Смотри, не отрываясь,
Ты в зеркале - живая,
Не здесь...


(за ставшим прозрачным веером проявляется силуэт Черубины)
Входит Волошин


Л.: Макс, это бред! Я растворяюсь в ней!
Мы взяли имя демона – а с ними шутки плохи!
В.: Опомнись, Лиля, право, ты дитя…
Бояться собственного псевдонима?
Хоть Габриак – и черт, но не из злобных
А Черубина? - Керубино – ангел!
Уж если демон – то наполовину...
Л.: Наполовину черт – всего страшней.
Я перестала понимать себя,
Я так страшусь зеркальных отражений
Мне кажется, она сейчас войдет…
В.:(обнимает ее) А помнишь, море,
Тогда, после отъезда Гумилева,
стихи, как шум прибоя…

(тихо звучит прибой, веер опускается и уходит чуть в угол –
теперь это море, фигуры стоят неподвижно, голоса звучат в отдалении)

Л.: У моря пишется – как никогда
Послушай:

Лишь раз один, как папоротник, я
Цвету огнем весенней, пьяной ночью...
Приди за мной к лесному средоточью,
В заклятый круг, приди, сорви меня!

Люби меня! Я всем тебе близка.
О, уступи моей любовной порче,
Я, как миндаль, смертельна и горька,
Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

В.; Но…это все опять - ему?
Л.: Нет. Он уехал, и я рада.
Рада!
Как жаль, что все обречено…
(торопливо)
…Пишу – а напечатать невозможно
Увы, я недостаточно прекрасна -
Ничем не в силах поразить
Маковского
Эстета и зануду
И вот беда -
Мне кажется, он даже не читает

В.; Не приноси сама – пошли письмом
И вот что, подпишись повычурней,
С извивом,
И чтобы веяло экзотикой:
Та-та де та-та-та
Допустим, ты маркиза. Нет! Инфанта!
Испанка, черт возьми! Огонь сквозь лёд!
(тихо начинается фламенко)
А имя… предположим…
Л.: Черубина
Повторяется эхом Черубина… Черубина…
(море снова становится испанским веером)
фламенко звучит громче. Все ярче проявляется фигура Черубины



В.: Лиля,
Она – твоя игра,
Весь Петербург – у ног, и ты – царица.
Л.: Я – кукла с переломанной ногой.
Царица – Черубина. И она
Вот-вот появится, чтоб выгнать самозванку…

танец Черубины

Голоса:
Чарующе! Её стихи пьянят! Да, Черубина здесь царит по праву!
Она во всём – великолепна! Достичь таких высот!
Ей равных быть не может!
Красавица! Звезда!
Богиня!

Л.: (закрывает руками уши)

НО ЧЕРУБИНЫ – НЕТ!
Вернее, это – я…

Свет снизу. Фигуры начинают отбрасывать на веер - декорацию длинные, колеблющиеся, деформированные тени.
Шипящие голоса за веером:

- Сама призналась! И собой, говорят очччень нехороша-с!
- Да нет – выведали под гипнозом! Инфанта, ха!
- А каков Маковский, и ведь влюбился как мальчишка! Говорят, шокирован ужасно!
- Испанка Лизавета Иванна, извольте видеть, правда, малость колченогая-с хи-хи-хи
- Что Маковский, Гумилёв, говорят, был очччень даже не прочь-с…
- С испанкой? Или с …этой?
- Да она сама, клянусь честью, хью-хью-хью… с предложениями-с
- А потом, господа, он такие пикантности о ней… говорят… ну, вы понимаете, как блаародный человек-с… Ведь обидно! Обман-с!

Веер становится черным




Стихи Лили - Песня
Да, целовала и знала
Губ твоих сладкий след,
Губы губам отдавала,
Греха тут нет.
От поцелуев губы
Только алей и нежней.
Зачем же были так грубы
Слова обо мне.
Помнишь, сквозь снег над порталом
Готической розы цветок.
Как я тебя обижала,

Как ты поверить мог.




(Лиля стоит в центре. Вбегает Волошин)

В.: Лиля… Ты убила Черубину?!
Л.: О нет. Она меня.
Ведь призраки сильны и беспощадны
В.: И что теперь… Все эти пересуды…
Л.: Опять - пощечина! Опять как в детстве.
За то же, Макс!
В.: Лиля, о чём ты?
Л.: За воду… Я снова не смогла… Вода осталась –
водой…
В.: Но ты сама – вино! (пытается прикоснуться к её волосам) Твои стихи…Ты знаешь,
я всегда…
Л.: Я не смогла. Опять! Оставь меня (уходит).
Испанский веер растягивается в плоскость. При подсветке сзади снова проступает решетка Летнего сада.

В.: Лиля…

За решеткой – фигура Гумилёва
Оба стоят неподвижно друг против друга

Голоса;

- Пощечина! Публично!
- Кто? Кому?
- Да вы что, не слышали? Волошин! Гумилёву! Собираются стреляться!
- Комично, господа! Говорят, чуть ли не на Черной Речке, как Пушкин-с! хи-хи-хи…
- Да нет! Уже стрелялись!
- И что? Хотя б один убит?
- Оба! …… Клянусь честью хью-хью-хью… Мииимо-с-с-с-с!


Звучит выстрел, потом другой, третий, дальняя пальба. На решетке появляется зарево, Издалека звучит: «Вихри враждебные» вперемешку с беспорядочным колокольным звоном. Решетка гаснет. На её месте
высокий белый забор. Резко - тишина

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Лиля на фоне забора под падающим толи снегом, толи обрывками бумаги

Л.: Мне тяжело нести свою душу, Макс
И у меня чувство — что я умерла. Смерть – это безмолвие
Черубина опустошила меня – теперь я лишь тень… Тень от дыма…
А внутри, Макс, я не знаю, что внутри! Я все думаю, и слова большие: возмездье, искупленье, отреченье, только все это неверно. Я очень мучаюсь: внутри нет точки…

Голоса за забором:

- А это хто?
- А ссыльная, бес её знаит…
- Контра?
- Та нее… С убешдееениями, мать её. Антро…тьфу! софья какая-та… Всё не по-людски!
- А чё не шлёпнули?
- Та ани, спинозы малохольные, саами мрут, Чё мараться- та? Гы-гы (сливается с дальним лаем собак)

Л.: У меня душа черная, у меня все болит. Так в средние века сжигали на кострах измученную плоть для вящей славы духа. Я не пишу стихов.
Как страшна мне моя немота. Как мучительна невозможность выразить душу.
Как мало избранных, поэтов Именем Бога, тех, кому дано искусством
воду претворять в вино.
Тебе - дано, Макс. И ему…
На той дуэли из-за … из-за Черубины, вы оба,
подставившись под пулю, – стреляли в воздух.

Он - гордец, с уверенной рукой охотника,
он целиться не мог в Поэта. (вспоминает строки Волошина):
…И вдруг увидел я со дна встающий лик —
Горящий пламенем лик Солнечного Зверя.
«Уйдём отсюда прочь!» Она же птичий крик
Вдруг издала и, правде снов поверя,
Спустилась в зеркало чернеющих пучин…
Ты говорил: твоя рука дрожала, – из боязни ненароком, от неумения - попасть.
И ты б не смог убить - Поэта. (дальний лай собак. Лиля прислушивается):
Они – смогли.
Семь лет со дня расстрела Гумилёва… И скоро двадцать – со смерти Черубины.
Теперь от мира я иду в неведомую тишину и не знаю, приду ли.
И странно, когда меня зовут по имени…
Душа уже надела схиму.

Ты обещал писать стихи, мне - письмо в стихах — не забудь. Я жду.
Я всех слов - жду.

(снова завеса снега, иногда – лай собак)

Безмолвие внешнее и внутреннее совпали так оглушительно…
Макс, мне кажется, я снова обретаю… дар слова...
В обмен на жизнь...
Сборник я назову «Домик под грушевым деревом»… - сохрани, если сможешь… -
Пусть его автором будет… старинный китайский поэт…

...И сон один припомнился мне вдруг:
Я бабочкой летала над цветами;
Я помню ясно: был зеленый луг,
И чашечки цветов горели, словно пламя.
Смотрю теперь на мир открытыми глазами,
Но может быть, сама я стала сном
Для бабочки, летящей над цветком?
Белый забор собирается в китайский веер. При подсветке изнутри: на веере проступает тонкий узор весеннего дерева.



Звучит песня на стихи Гумилёва

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно - колокольчик фарфоровый в желтом Китае.
На пагоде пестрой висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи...

(Веер начинает дышать. Бумажный снег взлетает вверх и, подсвеченный розовым, превращается толи в цветы, толи в бабочек…)

А кроткая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мысли, без слов,
Внимательно слушает легкие, легкие звоны.


От дуновения воздуха где-то в вышине начинают звучать китайские колокольчики…



Конец


СПб, 2010 г
Музыкальный материал можно посмотреть на сайте:
http://vitalia-spb.ru/

Нина Тарасова, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1311 № 82350 от 04.09.2010

0 | 0 | 2690 | 22.12.2024. 12:56:47

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []