Не ругаюсь я вовсе – я сетую.
Частым дождичком, пепельной мглой
Посыпаю себя. За беседою
Постоим под крупой ледяной.

Шелест, шепот как будто бы слышится.
Быстро тают крупицы в руках –
Жидковата крупа - не насытиться.
Голодаю весной я, зачах.

Манны божьей крупчатой я досыта
Никогда не видал, не едал.
И моргнуть не успеешь, всю дочиста
Дождь холодный голодный слизал.

По весне дождь стихает панически,
Покачнувшись у края земли,
Неприкрытой землицы языческой.
Не глаголет она, но скулит

Про распутицу, гнет про бескормицу,
Глухо, низко – от брюха бубнит
Про последний предел за околицей,
Где на волке верхом красный жид.

Та околица где-то за Гатчиной,
Аккурат возле станции Дно,
Ходят всякие, в окна таращатся,
Ни одно не пропустят окно.

Край земли прозревает, нехоженый,
Согревается в черном снегу,
В бабьих взглядах, весной унавоженных,
В роще бедной на том берегу.

Отгорожен еловыми пиками,
Дух посконный рычит – не замай.
Но подернется птичьими кликами
Даль, и хлынет весна через край.