Шагрень

1.
На щедро мне отмеренной шагрени
Орнамент из бесчисленных фигур.
Расшифровать не смог бы и авгур
Настойчивые смыслы повторений.

Уже ясней в моменты озарений,
Что не нужна напрасная бравада,
Когда диктует жизнь страницы Ада –
Пусть одному – не сотне поколений.

Меня страшат подобные признанья –
Как длить мелодию существованья,
Коль радости объявлен карантин?

Но мир без ветра ничего не стоит:
В нем все непросто – будь ты трижды стоик.
Я вижу множество живых картин.

2.
Я вижу множество живых картин.
Пусть примеряют шапки-невидимки
Детали, чтоб исчезнуть под сурдинку
И спрятаться под дымный палантин, –

Бесценные сокровища – при мне:
Благословенны лилии, но трижды –
Полынной памяти кипрей и пижмы –
Монеток золотых – на век – вполне.

Закатный отблеск облака карминный,
Невидимый объемный нимб жасмина –
Им довелось не раз меня спасти.

Отрадно вспомнить всполохи сирени…
Сокровищ – тьма. По-деревенски, в сени
Их – словно в соты мед – хочу внести.

3.
Их – словно в соты мед – хочу внести
В свой утлый угол. Но пока округа
Не радует – несчастный край поруган.
Такое, может, только Бог простит.

Где прежде леший по лесам кружил –
Теперь проплешины пустых порубок –
Да не Кончак Русь попирает грубо,
А свой мужик, кондовый старожил.

О, сколько их – рукой сыновней – ран!
Стократ больней, чем новый Тамерлан.
И ни суда, ни кары, ни гонений.

Разруха, пустоши, разбой, разор –
Кровавой нитью вплетены в узор
В панно из сотканных стихотворений.

4.
В панно из сотканных стихотворений
Неведомо откуда вдруг взялось
Воспоминанье: лес, с лосенком лось
И – двое, своему не веря зренью, –

Стоим, не шелохнемся в изумленье:
Спугнут - движенье век, бровей изгиб,
Случайный хруст сучка из-под ноги,
Синкопы гулких двух сердцебиений.

Картина «Умиротворенье»! – Но
Для счастья нам мгновение дано –
Пока случайно ветку не задели.

Даст радость сладкую судьба – и что ж?
Да сразу странный привкус – и поймешь:
С горчинкой мед. С горчинкой дни, недели.

5.
С горчинкой мед. С горчинкой дни, недели.
Смятенье в сердце, тень и сумрак, стынь.
Но как любой траве сестра – полынь,
Печаль – сестра всему: судьбе ль, беде ли,

А паче – радости и счастью без предела,
Иначе, не сжимаясь, не стыдясь
Своей беспечности, веселья, – отродясь
Шагрень вилась бы лентой длиннотелой.

Что ж мой лоскут? – Луна не сменит фазы –
На годы укорачивался сразу.
Отказывалась дальше плыть ладья.

Вот-вот затонет – ни руля, ни весел.
Уже считаешь, сколько будет весен.
Но вновь восходит радость бытия.

6.
Но вновь восходит радость бытия.
Уткнувшись носом в небо, больше часа
Могу глядеть в угодья Волопаса
И думать, что есть мир и что в нем я.

Соразмеряя вечное с земным,
По крайней мере, легче здесь не спятить.
А что до горестей, – то где нет пятен…
Когда умру, все станет прах и дым.

Но сердце этих доводов не слышит:
Цефея скособоченная крыша –
Пока ему не кровля для житья.

И я предпочитаю черепицу,
И я хочу здесь долго-долго длиться,
Хоть каждый миг мой – мальчик для битья.

7.
Хоть каждый миг мой – мальчик для битья,
Он – крохотная часть моей шагрени.
Могу ль его столкнуть без сожалений
В ту черную дыру небытия,

В ту бездну, о которой по ночам
Уже не получается не помнить?
Могу ли с небрежением исполнить
Свой светлый круг, пока горит свеча?

Пока огонь без копоти и ярок
И ярый воск не плавится в подарок
Ни для напрасной славы, ни для денег.

Не странно ли: охранный круг все шире, –
Задуть свечу – пустяк: на «три-четыре» –
Ленивый не толкнет иль не заденет.

8.
Ленивый не толкнет иль не заденет.
И сразу видно – даже на глазок –
Вновь съежился шагреневый кусок
И обернулся вновь полет паденьем.

По-прежнему спасает средостенье
Истерзанной теперь родной земли.
Живого места нет – везде болит.
Так хочется дожить до возрожденья!

Давно ли взгляд пленяли краски луга
И таяла земля под лаской плуга…
Сейчас в лесах бесчинствует Камаз.

Свобода или от забот оскома?
Шагрень над нами иль небес осколок?
Плотней орнамент – мельче во сто раз.

9.
Плотней орнамент – мельче во сто раз.
Вот новой жизни альфа и омега:
Смертей теперь в России больше снега,
Все без толку – молитва и намаз.

Мечети, церкви, синагоги – в ряд,
Идет поток прямых посланий Богу,
А Русь все вымирает понемногу,
Дома взрываются, леса горят.

Уже аукаются старожилы
И рыщут воры в поисках поживы,
Эфир слипается от сладких фраз.

Вновь инородец – жертва злобной своры?
Так ссора – это горюшко не горе.
И «мелочей» не различает глаз.

10.
И «мелочей» не различает глаз.
Уймется ль вакханалья заказная
Иль расползется без конца и края
И выставится нагло напоказ?

Теперь я знаю, где растет былье –
На брошенных полях за Красной Гривой.
Сюда уверенно, неторопливо
Когда-нибудь слетится воронье.

Не будет леса – степь да степь кругом –
Объявит стая лес своим врагом,
Запутает, закружит, заморочит.

Хозяйка-явь заказывает сны –
В них степь – от Енисея до Десны.
Шагреневый отрезок все короче.

11.
Шагреневый отрезок все короче.
О Русь, он на двоих у нас – один.
Так думает любой простолюдин
(Не буду огорчать – смолчу о прочих).

Гостей всегда встречали по одежке.
Оранжевых жилетов – пол-России.
Мы столько лет о дружбе голосили,
Всё – в «дочки-матери» игра, всё – понарошке.

А принцип тот же – разделяй и властвуй,
И жизнь пойдет по кругу: классы, касты,
И нежно ножик к горлу – выбирай.

Но будет вновь Русь на добре держаться –
И так до новой смены декораций.
Я обнимаю мир – хоть он не рай.

12.
Я обнимаю мир – хоть он не рай.
В нем беды чувствуют себя как дома.
А в нынешнем прообразе Содома
Людская речь теперь – вороний грай.

Привыкнуть трудно: у моей страны
К тому, как мы живем, нет интереса…
(Уж не читают ли ей, часом, прессу –
На ушко – ложь, пороки, чьи-то сны.)

За взгляд невидящий, сухую ласку
Охапку мать-и-мачехи с опаской
Приподнести б родной – и со двора.

Но цепь не разорвать, да и не надо.
О Русь, моя любовь, моя надсада!
Никто не говорит нам – выбирай.

13.
Никто не говорит нам – выбирай.
Так мать не выбирая принимают,
Судьбу – шагрень с орнаментом по краю,
В котором все по Данту – ад и рай.

Так яблоневый принят мною сад
И замершие рядом чьи-то тени,
Калейдоскоп созвездий и растений,
Замерзшей ночи тишь и голоса.

«Пекись о важном», – говорил Солон,
Но суета всегда берет в полон.
Вся наша жизнь – мгновения короче.

А этот – необъятный раньше – мир!
Нет, не догадывались мы детьми:
Один на всех – он хрупок и непрочен.

14.
Один на всех – он хрупок и непрочен.
Я бережно хочу его нести,
Как влагу драгоценную в горсти –
В оазисе, что жаром оторочен.

Метет в пустыне желтая поземка,
А у меня в руке – мерцанье звезд,
И меловые росчерки берез,
И птиц прощальный крик – щемящий, громкий.

Хотелось бы, подобно им, самой,
Когда закат зажжется огневой,
Осуществить прощальное паренье –

И пролетев, хоть мельком заглянуть
В – один из миллиардов! – Млечный Путь
На щедро мне отмеренной шагрени.

15.
На щедро мне отмеренной шагрени
Я вижу множество живых картин.
Их – словно в соты мед – хочу внести
В панно из сотканных стихотворений.

С горчинкой мед. С горчинкой дни, недели.
Но вновь восходит радость бытия,
Хоть каждый миг мой – мальчик для битья:
Ленивый не толкнет иль не заденет.

Плотней орнамент – мельче во сто раз,
И «мелочей» не различает глаз –
Шагреневый отрезок все короче.

Я обнимаю мир – хоть он не рай.
Никто не говорит нам – выбирай.
Один на всех – он хрупок и непрочен.

Елизавета Дейк, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1312 № 80936 от 30.06.2010

0 | 0 | 1966 | 25.11.2024. 14:31:12

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []