Сокращенное время

В этот день она надела сарафан на тонких бретельках, поэтому лифчик был необязателен. На работу пришла в голубых босоножках, большой соломенной шляпе, нахлобученной по уши. Уши от этого оттопырились. Виктор подошел, заглянул под поля, подергал ее за ухо: скажи честно, что у тебя под шляпой? Ответила, хмыкнув: то же, что под сарафаном. И тогда он расстегнул ей молнию. Под сарафаном ничего не было. И он выдохнул: «Налысо?!» Да, сказала она, застегивая молнию. «Сволочь!» - сказал Виктор. Наташка расплакалась и убежала. Сидела в туалете на унитазе, шмыгала носом, а Виктор лбом упирался в дверь снаружи и говорил: Наташка! Ну не реви, Наташка, ну, конечно, ты не сволочь, но если ты без волос, уши такие беззащитные, такие оттопыренные. Я не могу видеть твои беззащитные уши, меня это неимоверно возбуждает. Мне тебя просто убить хочется из-за этого, я не могу работать в возбужденном состоянии! Вылазь из туалета! Не сиди даром на унитазе. Даром на унитазе сидеть вредно, от этого портится характер. А Наташка спросила его из-за двери: что ты теперь со мной сделаешь? Я тебя в командировку отправлю, - ответил Виктор, - только обещай мне в командировке шляпу не снимать. А я за время твоего отсутствия к мысли привыкну, что ты, вся такая невдолбенная, с этими своими ушами беззащитными, просто от жары спасалась, и потому так поступила, а не чтобы досадить мне…
Стояла душная августовская спека. Градусник зашкалило за 36. Все вокруг пахли сонно, но напрягающе. В трамвае ехать было невозможно: женщины пахли женщинами, мужчины тоже пахли женщинами. Собственно, в трамваях никто и не ездил больше. Это плохо заканчивалось. Из трамвая все выходили вдвоем. И шли… сами понимаете, куда. Август самое опасное время в Приморске для мужчин. Мужчинам нельзя находиться в Приморске в августе. Но уехать Виктор не мог. Он был директором музея. А вот Наташку выслать – мог. Потому что все вокруг пахли, а Наташка запаха не имела. Она была голая под шляпой, голая под сарафаном и совершенно не потела. Потому что ей не было жарко. Она была тощая и поливала себя из пульверизатора теплой водой из крана. Нет, Наташка – пахла. Наташка пахла хлоркой, потому что вода в Приморске тоже пахла хлоркой. Как хорошо – думал Виктор, - что мы живем в Приморске, а не в Арцизе. В Арцизе вода пахнет сероводородом. Он представил, как пахла бы Наташка, сбрызнутая арцизской водой из пульверизатора, и заржал неприлично, вспомнив, что утром жарил яичницу, и от запредельной жары яйца сдохли. Они воняли тухло, как арцизская вода. Не хватало, чтобы еще Наташка протухла. «Какой кошмар! – подумал Виктор. – Как хорошо, что я отправил ее в командировку». И вдруг сел. Где стоял, там и сел.
- Блин! – сказал Виктор вслух. – Так я ж ее в Арциз и отправил.
В понедельник Наташка явилась на работу. В шляпе, все в том же сарафанчике, голубом в розовых цветочках, с молнией на боку. Так, легкий лепесток на тощих жердочках. Когда она вошла в кабинет, Виктор сказал: не приближайся ко мне! Наташка удивилась и спросила – что шляпу снять? Но я же женщина, я могу и в шляпе находиться в помещении! Подумаешь, сказала Наташка, можно подумать, ты лысых не видел. А мне секретарь арцизского райкома сказал, что я прелесть как хороша, что у меня уши очень сексуальные. А Виктор спросил: он что, тебя нюхал? Зачем? – удивилась Наташка. И вдруг до нее дошло. И она пошла на Виктора. Кабинет был большой. Она шла от бедра, и на ходу расстегивала молнию. Виктор сказал: сейчас Дадыгина зайдет. Вот и хорошо – сказала Наташка, вот и отлично. Дадыгина и без поездки в Арциз пахнет, как тухлая селедка, как жирная недорезанная свинья. А я пахну горько и пронзительно, а ты болван! Ты что думаешь, вот я все бросила и сразу на работу приперлась? Ты забыл, что по закону положено в день возвращения из командировки дома находиться, отдыхать? Да я вчера приехала и целый день ланжеронилась. Я пахну, как бычок. Фи, сказал Виктор, женщина не должна пахнуть пепельницей. Совсем болван от жары, сказала Наташка, садясь ему на колени так, словно верхом на стул садилась. Дальше Виктор уже ничего не помнил. Он внюхивался, внюхивался, а потом, оторвавшись от ее губ, соленых и влажных, сказал радостно: а ты и правда пахнешь, как бычок – тиной, песчаником и глубиной. Я тебя зажарю, сказал Виктор, я тебя съем с перышками. Где ты у меня перышки нашел? – шаловливо спросила Наташка. И укусила его за губу. А я тебе свое – он не успел сказать. Открылась дверь и вошла Дадыгина.
- Оп-па, - сказала Бела Соломоновна. – И что мне теперь делать с тем, что я увидела?
Потом хмыкнула и сказала:
- А за жирную свинью вы мне оба ответите.
Выхода не было никакого, и Виктор произнес сквозь зубы:
- Бела Соломоновна, я скажу вам сейчас страшную тайну. Никому не доверяю в музее, только вам! Бела Соломоновна, будьте моей посаженой матерью!
А Наташка спросила удивленно: ты делаешь мне предложение?
И Бела Соломоновна ответила:
- Чего не сделает струсивший мужчина! Виктор, какая вам разница до того, «что станет говорить княгиня Марья Алексеевна». Неужели, боясь эту светскую даму, вы готовы пойти в загс?
- Да, Бела Соломоновна. Я готов жениться на этой бритой кошке только потому, что вы поднимете меня на смех, если я не сделаю этого здесь и сейчас. Наташка! Я прошу твоей руки!
А Бела Соломоновна сказала строго:
- Наташка, уточни, а он тебя любит?
Через месяц музей отгулял свадьбу.

Ольга Ильницкая, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 1083 № 72631 от 14.09.2009

0 | 0 | 2255 | 17.11.2024. 15:19:08

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []