Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 11

24.

С тем и живут иной раз реальные и инореальные персонажи… в компиляционной культуре Апокалипсиса… В ней уживаются тексты шизофреников, сектантов и конспирологов в самом безумном переводе и редактуре, играя новыми безумными красками: вся стройная структура оригинальных книг разрушена, все статьи беспорядочно перемешаны, предисловия оставлены, сами тексты удалены и наоборот – удалены предисловия. Части материалов вообще отсутствует. Оставшиеся названия статей и события перевраны до неузнаваемости...

С телеэкрана синхронно с Глобальной Сетью на Дервиша прет мировой медиа-Сорник, в котором сегодня преобладают всяческие Магистры со звёздами, шпагами, ядами и литературными премиями… Кстати, магистры традиционной окультологии отдыхают. И те, которые не проглядели в Дервише будущего магистра ли, и те, которые его просто прогавили…

Дервишу ещё только светит своя собственная особенная и особая Звезда Магистра, но до неё надо дожить, достареть, досветиться в окрестном пространстве своей неподдельной самостью – ин сё, инсайдом… Допотеть, доработать, домозолить – душой. А она у Дервиша уже настрадалась, и посему многое невозвратно потеряно, и посему так много отторгается из нового, за которым Дервиш видит уже только пошлое, пошлости и хамства не приемля. А посему по жизни он – Дервиш…

И он никогда не смотрит на себя в зеркало, когда в нем внезапно пробуждается Зверь. Мало того, что этот Зверь всегда необуздан и отвратителен с зеленосветной флуорицирующей аурой. К тому же этот Зверь особой породы, хотя, как и обычный домашний кот, он патологически не переносит зеркал.

Они смущают его, они смещают его за канву времени обыденности, и тогда он видит свои зеленые, а затем уже и фиолетово-изумрудные блики, идущие мощно из-за спины каким-то неведомым потоком энергии, которой способен управлять только Зверь. Он же, случается, способен и себя рассечь едва ли не на двое этой незнакомой земным людям энергией. Воистину – это меч карающий. Увидеть его в Зверином обличье – это значит, переместить в здешний мир Нечто, чего уже и без того в пространстве земном хватает, отчего все мы и страдаем – окрестные зверепотамы и недолюди…

Легче и проще прикрыть глаза, углубиться взглядом во внутренний мрак в пространстве за переносицей и вглядеться. Здесь обязательно отыщется ещё расфокусированная точка включения, за которой следует проследовать в сад образов, мыслеформ и туманоидных предощущений.

В этом виртуальном саду сначала всё будет напоминать турецкие бани. Затем последует концентрация… Наступит она ненадолго и сразу за ней – новая расфокусировка. Теперь точка раздвоится на ложную и искомую.

Ложная вскоре начнет блекнуть. Но выбирать нужно научиться истинную путеводную точку сразу, ибо опять и опять будут следовать все новые и новые расфокусировки, пока и истинная точка не истает как воск. И тогда мир отрубится огромным рубильником и на всю телесную сущность твою навалится тяжелый многочасовый и непростительно безотрадный сон.

И только одна единственная истинная светоточка способна вывести тебя из мрака и провести в глубины внешне недоступного подсознание. Вход в него отыщется как самая обыкновенная замочная щель, за которой возникнут какие-нибудь манекены, у которых следует, прежде всего, отыскивать одни только глаза. Но не стоит при этом отчаянно удивляться, что и зрачки этих глаз окажутся замочными щелями.

Ты прошел через замочную скважину своего внутреннего ин сё, своей глубинной и не ведомой порой тебе самому самости, и теперь ищи не глаза, ибо в них ты встретишь очередные замочные щели и так будет продолжаться до бесконечности, о которой ты здесь уже немало наслышан.…

Концентрируйся и ищи образы, действия. Сопротивляйся коридорным эффектам, устраивай корриду своим ложным блужданиям, отсекай их нитью Ариадны, которая пробралась, наконец, и в тебя, с тем, чтобы ты нашел в ней незримую, но прочную опору и перешел через границу банально дозволенного мира, в котором твой фатум слаб, а сам ты немощен и привязан к сотни тысяч нитей самой заскорузлой из возможных реальностей.

И тут впервые ты окажешься в самой настоящей орбитальной капсуле, в абсолютной невесомости, сквозь которую на тебя станут наплывать вещи, поступки, события, проступать и связывать воедино жизненные обстоятельства, в чудном переплетении которых ты ещё раз не узнаешь рваные куски своей собственной жизни, и начнёшь играть по правилам и в соответствии с законами инореальности, в которой часть законов и установлений будут придуманы уже только тобой!

Вот тут-то ты сможешь смело восставать против живущего внутри тебя самого агрессивного ЗВЕРЯ, и будешь способен даже сразиться с ним, если только не наступит досрочное пробуждение, или же тебя не выбросит в самый обыкновеннейший сон с разрядкой, который в тебе ничего уже не переменит, но принесет ночное успокоение…

Вот теперь, кажется, сказано действительно нечто, для иных почти уже все, и на этом они могут смело обрывать круг этого интеллектуального чтения. Дервиш готов сказать им по-дружески "до свиданья", но за прочими он ещё непременно придет, чтобы провести дальше тропой Дервиша с тем, чтобы однажды смело предложить им в качестве обретения нескончаемый "путь идущего"…






25.

Однажды Дервиш был отравлен ядом собственных дневников и оттого постепенно перешел на числа. Для посторонних это некоторое странное кодирование "пути идущего" на принятии другими которого, никто ничуть не настаивает.

Утром важно знать какой сегодня день на Земле в пересчете на очередной цикл запуска «пути идущего». Всего по плану у Дервиша начертано девять циклов запусков по 1260 дней. Если вспомнить Апокалипсис, то в этой цифре как раз и скрывается число Зверя. Всякий раз из слабо мяукающего в себе котенка Дервиш растит на радость себе львенка, а из последнего, как знать, возможно, и саблезубого тигра, который, в довершение всего, выпрыгивает изнутри Дервиша в жизнь и исчезает в мириадах подобных ему мыслеформ окрестного человечества.

И что особенно радует, то это то, что саблезуб этот прочно воспитан Дервишем ещё от рождения и напоминает о себе долго, еще очень долго после того, как он был взлелеян и выпущен на свободу.

Таким образом, всякий раз у Дервиша обнаруживается время точно детерминированное размером в три года и пять месяцев, преодолев которое, он становится мудрее и старше, преодолевая в себе очередного страшного Зверя – себя. Всё, что происходит внутри этого периода, внешне напоминает некую особую историю болезни, историю роста, историю взращивания в себе, если хотите, некого информационного Зверя. Сейчас, когда пишутся эти строки, на Земле начинает разбег очередной день пятого цикла запуска. Вот почему на сей раз сам Дервиш, – мой странный внутренний Зверь, которого я всё время пытаюсь очеловечить.

Для этого я регулярно пишу письма всему человечеству, рассылаю свои резюме, настаиваю на своей производительности, неповторимости, толерантности, а человечество пишет мне. Чаще всего – это СПАМ. Но на него я почти не ведусь. Если только это не крик чей-нибудь о помощи. На такие крики Дервиш ещё старается рефлектировать, на прочих же ставит большой жирный крест.

Но письма, написанные мной и отправленные, как и письма, полученные мной и прочитанные с неким душевным сальдо – непременно считаю. Приятно, например, знать, что за эти годы Дервиш сумел написать 7912 писем, а получить 3863 письма. Только, пожалуйста, не завидуйте: ведь чаще всего это отказы по любому мало-мальски человеческому поводу.

Я автор нескольких повестей и одного заказного романа. За шестьдесят баксов – вы мне просто не поверите – в 1996 году я стал суррогатным папашкой одного удивительного фен-романа для одного молодого мафиози, которого застрелили у его дома на глазах всей семьи в 2002 году.

Имени покойного не стану называть, чтобы не накликать на себя гнев неправедный безутешных близких его. Прекрасный в принципе был пацан, но страдал плохими привычками, впрочем, при достаточно приятных временами манерах. Неизвестные в широких слоях окрестного мира трудяги-килеры пресекли его путь. Он же был удивительный шеф-бандит, и я всегда преклонялся перед тем, как, будучи 23-летним пареньком-недоучкой он владел разветвленной империей бухгалтеров, которые почитали его за умение решать проблемы в безобразно приспособленном для проблем времени, которое самого меня вышибло на асфальт и превратило в Дервиша…

В те незабвенные времена и наш Президент служил еще в Национальном банке и шокировал всех бухгалтеров Украины тем, что ввел нацвалюту. В офисе шеф-бандита Дершиш в первый же день превратился в человека, которому удалось моментально увидеть в пачках все возможные номиналы этих госзнаков. Они, увы, были напечатаны не для Дервиша… Но об этом Дервиш узнал значительно позже, окончательно выброшенный на литературный асфальт и превращенный в человека без времени и места. И даже временно без своего внутреннего Зверя, растить которого с тех самых пор стало насущным и крепко оправданным занятием присутствия в мире.

Превратясь в Дервиша, я стал маргиналом и интермигрантом. Мне оставался только внутренний путь, но и здесь меня подвел некий переводчик в неком плохом переводе прекрасного американского фильма "Цвет ночи", где убитый психоаналитик, как оказалось, разбогател прежде того, чем был убит именно на написанной им книге, чье название поспешно неосмотрительный переводчик перевел-транскриптировал на русскую идиому с "туфта"-логическим подтекстом… Если насчет масла маслянного, то вы действительноугадали. Он перевел название опуса покойного как… путь идущего.

Когда я затеялся писать этот роман, сие мне было не ведомо, либо, вру – ведомо, ведь фильм я успел посмотреть уже более трех раз, и путь идущего, как видимо, засело у меня в башке. Вот такое получилось масло масляное, Дервиш. А шеф-бандита с ноября 1996 года я более так и не увидел в жизни, в которой ему снились удивительные, несравненные сны.

Во сне его звали Орнис. Орнисом он и прошел мой первый роман-сновидение, следы которого раз и навсегда выпали из времени и пространства. Шеф-бандит по замыслу этой жизни должен был прикупить под старость лет корпорацию. Я даже видел сталлистый цвет центрального корпоративного офис-билдинга, где у меня был свой собственный производственный сектор методов наваждений, провокативных обструкций и сновидческих релаксаций…






26.

Орнис не имел никакого отношения к классической орнитологии. Не был Орнис ни певчим дроздом, ни серым придорожным воробышком. Просто, как видно, он парил во снах шеф-бандита, и это ему удавалось даже при всей далеко не ангельской жизни пария.

ДерВиш в то время имел собственные сновидения, его посещала юная Джуди Паркер, которая непременно метала в него перьевые, шариковые и автоматические ручки, реже фломастеры и капиллярные ручки. Прежде её звали Крошка Енот…

Дервиш не стал знакомить несносную Джуди с парящим Орнисом, но, как это бывает во снах, их судьбы переплелись и превратились для дерВиша во многодневный кошмар…

Он часами сидел перед старенькой "Оптимой", чья зубатая пасть линейки пунсонов огрызалась ему не по-русски отлажено, но завершалась именно свинцовыми мякишами кириллицы.

Знал бы Дервиш, что обстоятельства подкинули ему отрывную разминку, он бы, пожалуй, не прикоснулся к этой чертовой сказке, символика которой жгла его бесконечные годы. Не было обидно за проданные в никуда 196 страниц текста, было просто до боли обидно за сон, который получил ярчайшее развитие в реальности, в которую он прошел книгой, запрет на публикацию которой был неукоснительно страшен.

Ему сначала снились настроечные таблицы… Это длилось на протяжении нескольких дней, пока он однажды не открыл одну старинную книгу. Это была книга о Христофоре Колумбе, и в ней, в частности, были легенды о свидетельствах колумбовых моряков, что якобы за островом Мадейра им встретился легендарный остров Моро, который то возникал, то вдруг внезапно истаивал и словно растворялся в великом океане – тропический, страстный и страшный. Это было зацепка…

Дервиш с тех пор и барражировал инореальность. В ней однажды он впервые зашел в офис людей, для которых внутренняя инопородность была обыденностью. Туда же пришел старик с избитыми, как сливы, конечностями. Как видно, опытно и точно кто-то конторский отбивал на руках и ногах старика некий назидательный ритм: "не греши!". Старик тяжко стонал, но лицо его хитро и по-доброму улыбалось:

"Это ты к сынку, так сынка сейчас нет, а у тебя не будет полмиллиончика старику на конфеты?.."

У самого Дервиша не было и пятидесяти тысяч на обратный проезд. "Наслаждайся тогда!", – неприхотливо сказал старик, и Дервиш плюхнулся на вытертое кресельце у журнального столика, забитого открытым шампанским….

Бутылок было много. Накануне здесь пили с недопитием порошковое «Мадам Клико»… Старик стонал, бухгалтерша Алевтина старательно сверяла шахматку незатейливого, но прочного офисного баланса, и косыми глазами из-за зело выпуклых линз посматривала в сторону Дервиша, изучая того.

– Старик не хозяин, – прошептала она, но и себе налила в бокал, как только Дервиш конкретно пригубил первый стакан. Стаканов на столе было несколько, в разной степени налитости, которую и переливал в себе Дервиш, смекнувший, что в самих бутылках уже только на донышках…

– Я – писатель, – наконец на всякий случай представился Дервиш.

– А я Алевтина! – прытко заговорила бухгалтерша. – Работаю здесь спозаранку, но они меня не предупредили о вас. Можно чем-то помочь до их приезда?

– Я пришел за бумагой. Мне сейчас необходимо две пачки финской бумаги.

– Это много. Старшой столько не даст. Да и зачем сразу столько? Заходите почаще…

В дверях появился Старшой и прервал ее болтовню:

– Сейчас придет Зоська, так что готовь поляну. А ты, Дервиш, сам что ли столько шампанского вдул?

– Угу. Я за бумагой пришёл.

– Ладно, бумагу возьмешь. Тебе причитается пачка. Выдай ему, Алевтина. А шампанского столько больше не пей. Уссышься.

Командор от шутки Старшого прыснул:

– Оставь его, пусть хоть на Зоську посмотрит. Да и за шампанским ему бежать получается.

– Нет, за шампанским Пастор пойдет. А зоськин стриптиз смотреть ему рановато. Обпукается с непривычки.

Дервиш обиделся, Командор хлопнул его по плечу:

– Не напрягай, сказано идти писать, вот и иди. От меня бери двести тысяч и без нужды не светись. Здесь все люди занятые, деловые, так что и ты делом займись. Созвонимся, брат!

"Заслать бы эту Зоську на остров Моро!" – зло про себя огрызнулся Дервиш и вдруг осознал, что некая сучка Зоська, и остров Моро уже прочно переплелись и образовали некую инореальность, в которую той же ночью провели Орнис и Джуди Паркер, которые совершенно без его участия познакомились между собой накануне…





27.

– Сколько же мне отроду лет? – для начала поинтересовался у меня Орнис.

– А насколько же ты сам себя чувствуешь, паренёк.

– Так как и Джуди, эдак лет на шестнадцать…

– Быть по сему, – согласился Дервиш, прежде чем уснуть после легкого офисного перепития. Перед ним тряслась своим цыплячьим естеством мелко-блондинистая Зоська и требовала, чтобы ей аплодировали. Алевтина презрительно цыкнула сквозь зубы из металлокерамики и ушла в кухню курить. Командор пристал к Канонерке, а Зоська потащила Старшого в угловую комнатку, где дежурно и опытно поимела.

Сквозь стену вошёл старик-отец и попытался отнять у Старшого баксы, которыми тот как раз рассчитывался с Зоськой, но Старшой проигнорировал наскоки туманоидного отца и выдал проститутке 17 баксов.

– Ещё три…

– Оштрафована: вечером тебя засветили в сауне на дефиле, а у меня семья, Патлатая, так что на остальные куплю кондомы и одену тебе на голову…

– Кто этот скот? – возмутился за спиной у Дервиша Орнис.

– В реальной жизни этот кот – ты, паренек…

–-Мя-у! – неожиданно повело Джуди.

– Брысь! – бросил обозленной Зоське Старшой и уснул.

– Дервиш, пиши мой роман, – прошипел он в мой сон и уполз ужом в дальний угол нелепого сновиденья.

Джуди с Зоськой устроили дефиле на пунсонах перекованной под русскую литерацию "Оптиме", и "Оптима" каркающим образом мелко завела лихую долбежь-кадриль, перепрыгивая со строчки на строчку вдоль бывалой каретки, вращающейся по касательной вниз…

– Поехали, – зарычал Командор, наползая на податливую Канонерку тем немногим, что имел от природы.

– Ну, ты и вляпался, Дервиш, – посочувствовал Орнис, и вплелся в канву заказного повествования. Теперь он был только образом и буквально ни за что более не отвечал.

…Отец Старшого зашел за мной, и мы с этого беспокойного сна отправились восвояси. У меня болела душа, у него – отбитые в конторе конечности.

– Я не Дервиш! – клялся я старику.

– И я не старик, а вот Старшой старше меня, потому, что пьёт взахлёб бодягу житейскую. Пощади ты его, подари ему волшебную сказку…

– Так и быть, подарю, – соглашался за меня Дервиш и оглашал желтую жилую комнату раскатистым храпом. Порошковое мадам Клико изрыгая смрадно небритым ртом человека, идущего на дно в море житейском…






28.

Сквозь годы ему всё снилась, снилась и снилась отправная точка падения в Зону Черной луны…

Накануне в "полтиннике" происходит микропивной путч Дервиша с будущим президентом, которому сейчас, здесь наотмашь было всего двадцать пять. Он был в рост с "сельдяного короля" и по горловую ватерлинию накачан "оболонским":

– В этом дребаном девяносто шестом я говорю вам, пиплы и леди, что через двадцать лет я подставлю этой стране свой авторитет, ик!, лидера…

– А я напишу тридцать восемь романов…

– А почему не тридСать Цемь?

– Роковое число…

– Дожить…

– Я уже пережил, мне уже сорок два… А вот роман написал только один, и тот – на заказ: без имени, без подписи…

– Не грусти, через двадцать лет я тебя отыщу-у… У-у, будешь у меня политтехнологом, блин…

На том и расстались…

И вот очередной сон: на Дервише – шлемофон. В него вмонтирован радиожучок, даже не радиотелефон, а некий биоинплантант. Жучок управляется радиомаячком – совести, памяти, добра, зла: хрень знать чего, – одним словом, через короткие промежутки времени следует отточено отрывистая, срывающаяся на короткий лай, информация.

Руководимый неведомым информатором, Дервиш смело входит в райком, где уже знакомая ему по утреннему пивному шабашу светловолосо-остриженная поджарая гром-бырышня комиссар в турецком кожаном танкере очень строго орёт:

– Марш, пижон, тиражировать свои книги! Сейчас же, когда, конченый идиот, именно твоё время и не один шкурный мент не закроет тебе более рта!

Но в машинописном бюро очень мало чёрной копирки, а вот как раз её Дервишу не хватает. Поэтому прямо в шлемофоне Дервиш направляется в тридевятое государство…

– Как мы с вами свяжемся, Дервиш? – орёт ему вдогонку гром-барышня из чистилища.

– Так у меня же в шлемофоне жучок. Так что пока, до очередной связи! Адью! – вежливо говорит Дервиш танкероносной бабёнке, и сворачивает мимо тридевятого царства прямо к гребаной бабуле. Теперь в шлемофоне у Дервиша чирикают одни только райские птички: "Фитью-пять, наплевать…"

Дервиш просыпается… На душе – полный атас!

Он припоминает, как Джуди и Орнис принялись вальсировать, а он – Дервиш оказался как бы не у дел. Вот и потянуло его уже под утро в некие сетевые танкисты…

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 72112 от 25.08.2009

0 | 0 | 1558 | 17.11.2024. 19:39:49

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []