Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 10

20.

Когда Дервиш пробуждается, реальность убеждает его быть толерантным к своему невосполнимому прошлому. Нельзя узнать, были ли увенчаны египетские пирамиды хрустальными пирамидоидами с алмазными верхушками, зажигавшими собою пути на далёкие звезды? Шестьдесят египетских фараонов отправились к звёздам налегке, не оставив потомкам в память о себе пирамид. Пирамиды строили родоначальники фараоновых династий, а все последующие правители, возможно, только время от времени достраивали, либо реставрировали верхушки пирамид, восстанавливая их предначертанную функциональность – телепортировать к звездам, скажем, на Сириус-Б, потомков звездной расы, чья проповедь на Земле опиралась на культ великих космических пирамид.

Во снах Дервиш даже видел устройство этих пирамидоидов. Оно похоже на бесконечный улей с сотовым заполнением, в центре которого капсула для телепортитруемого, а над головой перемещаемого сверкает особый "звездный" алмаз. Этим алмазом обычно начинается первая кодовая строчка пересылки в бесконечном космосе бренных жреческих земных оболочек. Именно жреческих. В лучшем случае фараоны оставались культовыми жрецами, в худшем – записи об их существовании вычеркивались, вымаривались с древнеегипетских святцев. И не кем-нибудь, а самим Дервишем, во время его бесконечных реинкарнаций… Святцы вымаривал, и впредь будет вымаривать только он, ибо таков по сути его "путь идущего"…

Прежде на Земле, помнится, меднокожие носоухие олухи слушали и воспринимали мир носом, а вот дышали ушами. Получалось у них всё это несколько забавно, поскольку были уши устроены как жабры, а вот нос… Они им не только слушали, а и впитывали буквально всю информацию об окружающем мире. Но в новые исторические времена эти меднокожие носоухие олухи окончательно ушли под воды мирового океана, и связь земных рас человеческих с ними сегодня окончательно прервана. Впрочем, их женщины прекрасны и способны рожать от земных мужчин. Но вот дети ничем уже не отличаются от землян, разве только более привержены морю. Но у каждого из них свой собственный "путь идущего", и не дам дано знать, с чем он начался и когда будет прерван, при каких обстоятельства…

На острове Пасха сохранилось 111 статуй, относящихся к расе меднокожих, всё ещё ждущих возвращения своих же носоухов-потомков, тогда как те давно и прочно не питают иллюзий: им просто нечего делать на столь странно преобразованной потомками планете Земля.

… Во сне Дервиш не однажды разговаривал с ними.

– Мы ждём возвращения со звёзд наших посланцев. А мир изобретает "а гицен паровоз". Мы отправили их с Земли, – собственной переустройкой на генном уровне Здесь, чтобы помочь древнейшей расе Там.

Там-там… Бьёт тамтам памяти… Путь идущего – не останавливаться! Дорогу осилит идущий!

21.

От трамвайной чугунноколейки Дервиш брёл вдоль наружной метроколейки в сторону райвоенкомата, где его поджидал седой начальник второго стола снимать навечно с воинского учёта. В отличие от господ офицеров "отставной козы барабанщик" – ефрейтор-срочник на дембеле – вечный резервист Дервиш радовался весеннему солнышку и безоблачному небу над головой. Пели киевские соловьи, по улице неторопливо брели одинокие прохожие, бежали разнопородно-ничейные псы и даже порхали бабочки. Все они подчинялись какому-то мерно весеннему благолепию. Души светились, Дервиш мечтал, поплевывая на прошлое с возможными военными сборами и учениями, – и они его избежали, и он благополучно их избежал. Это было так замечательно, что тот первый миг, разрезавший окрестное пространство, он просто от внезапности и несоразмерности попросту пропустил.

Ребенок бежал, подпрыгивая ему навстречу. Это была пятилетняя девочка с косичками, опрятно одетая во что-то совершенно праздничное, особое. Навстречу ей выпала из пространства бокового переулка пружина – обычная пружина из старого диванного брюха, которая еще скакала навстречу ребенку, упав с мусорного металло-сборного грузовика, на который просто никто не обратил сразу внимания. Грузовик уже пыхтел где-то на втором переезде, когда пружина настигла бегущую навстречу ей девочку и вонзилась прямо в лодыжку.

Лодыжка лопнула, и ярко красная кровь в разлёт брызнула на асфальт. Девочка не сразу, но дико испугалась своей собственной крови и пронзительно закричала. Она кричала в синеву бездонного неба страхом маленького невинного существа, осознавшего, что на земле в одночасье могут существовать боль, страх и возможно где-нибудь рядышком даже самая настоящая смерть. Дервиш девочку понимал. Сам он о существовании смерти узнал впервые в шесть лет, когда вырвалась из повседневного и перешла в мир иной его древняя прабабка Эсфирь.

· Шлагбаум ночи подыскал слова и повелел мне сон читать предлинный,
как свиток древний Магелат Эстер – Эсфирь, и та явилась бабой Фирой –

прабабкою моей. Давным-давно, лет сорок, как ее похоронили,
она зашла за мною в этот сон, смотря с икон, увы, не иудейских,

(икон не признавали иудеи), и предложила мне пожить еще
лет двадцать пять. Затем придет вторично: забрать – освободить меня и мир…

Крик постепенно слаб. Ребенок весь в крови медленно оседал на асфальт. Дервиш без промедления бросился к девочке, отшвырнув матрацную пружину на газон свежего посаженного палисадника, приподняв ребенка перед собой на руки, и понёс в воздухе на одних кистях рук, как священнодействующий пианист. Теперь он увидел, что надрезана лодыжка, из которой уже не брезжила, но все еще сочилась детская кровь. Он перехватил плачущего кукленыша одной рукой, а второй из заднего брючного кармана извлек отпаренный матерью чистейший мужской носовик, и перехватил лодыжку выше колото-рваной ранки. Девочка начала впадать в оцепенение и Дервиш стал убеждать ее, мол, с ней ничего собственно не произошло, не могло произойди, никогда не произойдет, – она ведь всегда и всеми любима, особенно мамой: где мама, почему она готовит праздничный стол, так сколько же тебе, именинница лет, а теперь, Маша, произойдёт чудо и ранки не будет! Он крепко сжал детскую лодыжку и подул. Доверчивые глаза девочки следили за ним пуговками влажного живого антрацита, в котором всё еще пылал недавний недетский страх, с конца улицы флегматично шла молодая глинобитная мать, не элегантно степенная, всё понимающая. Кровь словно скипелась, как под перекисью водорода.

Мать что-то воркнула в пространство, но ни Дервиш, ни голуби её не расслышали. Она перехватила непонимающий взгляд дерВиша, улыбнулась в себя светлой простой улыбкой, словно сфотографировав его с ребенком на руках, – очень глубоко в свою душу, и оставила его самого после повторной краткой благодарности. Ребенок уже что-то лопотал у матери на руках, а Дервиш в странном недоумении с руками в детской крови направился в военкомат мимо райотдела милиции, где на него косились милиционеры и следователи в цивильном.

Он вымыл руки под ржавым туалетным краном, посмотрел в почему-то зарешетчаное окно и увидел угрюмые лица волынящих призывников-уклонистов, которые мерно мели в несколько метел миниатюрный военкоматовский плац-дворик…

Они очищали путь Дервишу, пришедшему в военкомат именно сегодня, стать ангелом-хранителем незнакомой девочки Маши с огромными пуговками черных изумрудов, которыми завтра она непременно обворожит целый мир.

22.

Дервиш редко выпадает из снов на асфальт городских улиц. Зато ему регулярно снятся вполне осмысленные толковые сны. Любые истины всегда дозирует Время, а у всякой Правды есть свои собственные Знамёна… Ау-уу тем, кто это расслышал! Эй Люди, Дервишу действительно сниться не так чтобы хрень, а некая инореальность. Давайте он проведёт вас в нее, прямо сейчас крепко за руку и попытаюсь стать в ней вашим самым предупредительным гидом, Иначе в дальнейшем вы просто его не поймете…

А что до времен поэтических, то они мчаться на ИноРеальных стременах наших будней... Их не придумать. Они всегда такие, какие есть. И куда только нас в них не выносит; и в какие только хитросплетения и половодье чувств мы не ввергаемся ими...

* По ИноРеальности – бреднем... И вот – Криминальный король,
уснувший печально к обедне в мишурном сплетении крон
того, что случалось, бывало, в беспечном смятении Душ.
Пред веком седым покрывалом к ногам опадал Мулен Руж.
.
По ИноРеальности – бреднем... И вот – Криминальный король,
уснувший печально к обедне в мишурном сплетении крон
того, что случалось, бывало, в беспечном смятении Душ.
Пред веком седым покрывалом к ногам опадал Мулен Руж.

Египетский бог мудрости Тот никогда не бывает в восторге от поспешно смастеренной реальности – инореальности некого очередного неподотчетного текущему Времени сна. Как бы вам это объяснить поточней…

Говорят, во владении легендарного румынского граф-боярина Влада Дракула у колодцев на городских площадях стояли чаши из чистого золота. Пить из них мог каждый горожанин, но, упаси Бог, украсть этот сосуд. Тут же у колодцев стояло по несколько острых кольев, на которые для острастки насаживали воришек, оттащивших чашу из золота, скажем, на более чем два-три метра от родника.

Дервиш часто думал, что подобным же образом устроен наш общий мир. Точки сосредоточения материальных благ, места и местища с материальным изобилием, увы, не для меня. Как только я начинаю желать накапливать материальные блага, как у самого Дервиша тут же в силу каких-то обстоятельств моментально сгорают утюг, телефон, компьютерный монитор, холодильник, стиральная машина и телевизор. Но от этого Дервиш не впадает в каменный век, а просто полагает, что самое время вынести всё это недавнее материальное "золото" обратившееся в черепки, на свалку, мусорку, либо просто во двор, как это делали на протяжении четырех тысяч лет древние египтяне…

Это были великие мудрецы! Осколки битой посуды они складывали в ритуальные сосуды и раз в году тащили, несли, везли в верховье Нила, где и высыпали в ритуальной Долине смерти. За это они получали отпущенье грехов, чистые хижины, а заодно и чистую совесть. После этого можно было смело охотиться на прибрежные стада гиппопотамов и крокодилов, которых поедали жрецы…

…Так вот, Дервиш во снах своих – жрец. Если точнее, – жрец Зордак, но простите, уже не здесь, – не на этой вечной скамейке для запасных. Именуйте для себя тот, некий внутренний мир Дервиша, который очень плотно прикрыт некой сокрытой от вас Инореальностью. Впрочем, Дервиша в ней знают и любят, и порой даже почитают за бога… Например, здесь раз и навсегда Дервишу даровано уникальное право внезапно видоизменяться – вплоть до полной трансмутации образа.

Только, пожалуйста, ничего не путайте – жрец Зордак не трансвестит. Он скорее тот, кто у жизненных колодцев обращает глиняные черепки в золото, а вдали от артерий, питающих и наполняющих инореальную жизнь, обращает золото в самые неказистые черепки… Земные приятели Дервиша, так и не обучившиеся время от времени пересекать условный фарватер Инореальности, оставаясь на вечных скамейках для запасных, насасываются просто до чёртиков. Но черти способны уводить только в низшие измерения, в которых время сперва замирает, а затем оглашено носится по рваной синусоиде между жизнью и смертью.

И с Дервишем прежде случались подобные мерзкие "американские горки", но они ему не нравились, а самого Дервиша однажды уже повторно призвали обращать золото в черепки, а черепки в золото. Только не говорите, что это самый неразумный путь на Земле. У каждого свой путь, и своё призвание. Только не считайте, что черепки в золото способен претворять всякий. По крайней мере, я бы так не сказал. Но я не Дервиш, и внешне он даже мне не доступен… С банальнейшими запросами к Дервишу годами не достучаться.

Просто побед, любезнейшие дамы и почтеннейшие господа, в жизни никогда не бывает! Об этом сегодня уже не только говорят, но поют. А испуканные секретарши обучаются впопыхах офисной технологии секса. Идёт подъем на новое информсостояние – наступает время суррогатных матерей и интерактивных папаш. "Ангельские" световые пятна обретают формы младенцев сипло орущих в контражуре солнечных гало – "Жрать!" Здесь же прорывается и нечто синхроподобное и от Глобальной Сети. Как вам покажется, к примеру, такое:

· Неонилла Самухина Камасутра для офиса. Практическое пособие, Институт соитологии, 2004 Мужчины и женщины и в офисе остаются мужчинами и женщинами... Современный российский бизнесмен проводит на работе больше времени, чем дома, потому и приватная жизнь медленно, но верно, перемещается в офис.

· Впервые на русском - вступительный роман "Иерусалимского квартета" Эдварда Уитмора, безупречно ясного стилиста, которого, тем не менее, сравнивали с "постмодернистом номер один" Томасом Пинчоном и южноамериканскими магическими реалистами. Другое отличие - что, проработав 15 лет агентом ЦРУ на Дальнем и Ближнем Востоке, Уитмор знал, о чем пишет, и его "тайная история мира" обладает особой, если не фактической, то психологической, достоверностью. В числе действующих лиц "Синайского гобелена" - 2,5-метровый английский лорд, автор 33-томной монографии "Левантинский секс", которая привела к падению Британской империи, и трехтысячелетний хранитель Священного города Хадж Гарун.

Затем наступает информационная чистка – сетевой абортарий файлов, очистки мысленного пространства, вырубка мыслящего тростника. И тогда возникает очередной творческий постулат:

* Никогда не говори – кто-то украл мою победу. Побед в мире не существует, есть только предначертанный путь – от орущего "Жрать" младенца до немощного беззубого старца… Путь дервиша – дер_В_и_Ша, der Visha! Господи, он, кажется, ко всему ещё и иностранец!.. Но, следуя выбранному пути, всегда надлежит не уступать никому – даже Ему, Господу, – и капли своей судьбы… ибо Путь – больше чем Вера! И он пробьёт себе дорогу даже через Вселенскую ненависть.

Когда в мире созревает (формируется) ядро ненависти, то дело не в нашем собственном императоре зла, а в его переплетении с нашей реальностью. Эстетика агрессивных средств утверждает: можем, когда могём! Кто задуман мудаком во Вселенной, тот им и будет во веки веков. Аминь!

23.

Теперь перейдём в очередной раз к сновидениям…

В очередную ночь в очередной бесконечный раз снится Дервишу огромный чёрный аэростат над пространством балкона. Тканевый остов из домоткани просмолен – давно и прочно. Из грушеобразной оболочки шара нго тянет к себе некая магическая сила, об огромном магнетизме которой ныне живущие в реале даже и не догадываются. Удержаться бы крепко во сне, не согрешив пробуждением в преддверии ада. Козёл с золотой цепью трясет над Дервишем, тревожно спящим и поминутно вздрагивающим не в радость жене, – не иначе это до боли уже знакомое сморщенное в фигу лицо извне пришлого с просмоленной бородой мага-чернокнижника. Всю ночь после этого Дервиш мерно и однообразно срезает тупой опасной бритвой со скрижалей истории… ленинизм.

Спать бы! Либо писать… И написать бы роман о заказном писателе-зомби. Его зомбируют деньги, он зомбирует чернь, чернь из-за денег убивает его, но он пробуждается в форме бессмертного зомби, чтобы писать о подобных себе и своих "конкретных" заказчиках вечно…

* Был отчаянно живой… Был нечаянно собой
Стал нечаянно живой… Слыть отчаянно собой!

Непременно всем надлежит спать!

"Критику всегда не нравиться степень твоей свободы", – упорствует сквозь сон отчаянный ЧеГеВаре, – "должной степени которой они уже никогда не достигнут сами. Они это называют фальшью, пороком. Они созданы из и для – некрепких, несерьезных ребят… Они виснут без кайфа по умолчания где-нибудь на тусовках, где ничего творческого, по сути, не происходит. А для меня в творчестве важно показать процесс диссимиляции неживого от живого… Сидим здесь, а день дрейфует как яранга чукчи на льдине…"

Дервиш, они так и норовят непременно приспать твою совесть! Как девочку Машу! В будущем, наверное, будут выдавать талоны на совесть. Вот тогда и посмотрим, зачем она и к чему?! Та девочка не могла сказать Дервишу спасибо. Она просто забилась, а затем затихла у него на руках. А потом подошла молодая флегматичная мать и все объяснила: в мире нет резких переключателей, просто существуют обстоятельства жизни и к ним надо подлаживаться с должной степенью собственной свободы и с собственной мерой ответственности за себя и за мир. И даже с собственной дидактикой, объясняющей всем и каждому, и не в последней мере себе, свою степень причастности к общему человеческому миру, а не только степень собственной отвязанности...

Но опять являются в сон всё те же инопланетяне на очередной привычной тарелке. Вот разве что кожа у них глинистая, почти грязно-коричневая… Да ещё у одного, уже прежде знакомого закопченная козлиная бородка. Он-то всех более задаёт вопросы жене. Она всю ночь вяло и обстоятельно отвечает… К утру инопланетяне входят в оболочки наших материальных тел, где стараются удерживаться до нашего пробуждения, что-то выкачивая из нас напоследок. Запоминаются только отдельные эпизоды…

Вопрос: Что значит, мадам, это ваше земное полоумие – карнавал?

Ответ: Если дословно, "говядина прощай", да ещё банды заключают на это время между собой перемирие и южноамериканские бандиты не колотят друг дружку. Одним словом, нечто вроде олимпийского движения неформалов… Во время проведения всемирных Олимпиад в принципе не воюют державы, во время карнавалов – бандиты держаться перемирия, и даже в каком-то маленьком городке на это время в мэрию сдают все патроны!

Встречный вопрос: Что вы исследуете в нас самих?

Ответ: Индивидуальные почерки Детства:

* "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана.
Буду резать, буду бить,с кем останешься водить…"

Что это?

Встречный ответ: Детская считалочка для игры в прятки… в сон. На сей раз без инопланетян, но со стульями. Четыре маленьких стула поочередно разламывались подо Дервишем, и тогда о взгромождается на пятый, но он на высоких ножках с него Дервишу надлежит Нечто вещать… Ага, это его просто в очередной раз осенило. В общем, это идея: никогда не следует допускать частицу "не" в букве Закона, потому что она имеет не обязательное к запрещению, а скорее конкретно разрешительное действие по законам психоформального восприятия. Об этом знают военные психологи и наверняка те, кто пытается протаскивать в новейшие украинские законы лазейки для бандитов-олигархов и их приспешников…

– Иисус есть мировая энергия! – пьяно вещает Валерка Кратохвиль из Времени земного дожития, которое прервалось для него внезапно и тихо в 2008 г. ошельмовавшей его гениального киевской повседневной реальностью, в котором они с Дервишем пили вместе за дружбу, которая так не состоялась… Цену за дружбу назначал сам Валерка, и согласно этой цены Дервиш был обязан тащить его на себе – запойно-бесквартирного, униженного, опущенного и зело хулиганистого с ручищами-гантелями, под ударами кулаков которых разлетались в кусты разбитые черепами голов мелкосортные свидомиты, пока Валерка, напрягая луженную еврейскую глотку пел-орал под пьяное «Будьмо!» – «ще не змерзла Украина», и обещал всем крепко нагреться….

А во сне в тихом виртуальном кафе из-под носа ангеломирного Валерки опешившего от подобной наглости Дервиша рис с бифстроганами отбирает тамошняя навязчивая нищенка и уносит прочь наши нетронутые порционы. Вместо этого им подают невесомую печень небесного агнца, не беря с каждого по десятке гривен за блюдо…

После обеда они встречают американскую кузину Дервиша – Викторию с лекционным циклам по проблемам развития аэронетики – энергетики воображаемого, её концентрации и конденсации на материальной подложке. Конденсированный дифракционно-спектральные образы инореального мира завораживают, но они пока что двухмерны, и их последовательность можно принять за бесконечный комикс неких жутковатых фантасмагорий… С них странно смотрит на Дервиша, вечно пугая его при этом, незнакомый комик со знакомыми ужимками – от младенца до старца… В старости это дедка Наум, и его корит с неба уставшая бабуле Ева:

– Нуманю, до коих пор ты будешь корчить из себя идиота?

Впрочем, все мы на Земле идиоты… По умолчанию.

В довершения ночи очередной фрагмент сновидений разделил внутренний мир Дервиша на чёрное и белое… Так бывает только у молодых поэтов и графиков, пока в них не пробуждается особое многомерное и многокрасочное ощущение всех возможных срезов реальности…

Теперь Дервишей двое. Их мир на двоих отныне жутко дуален. А вокруг – множество табличек: "только для белых", "только для чёрных". . Душевный апартеид убивает. Наконец ,белому удается бежать. Но в реальном мире он получает столько зуботычин, что вскоре возвращается за своим чёрным подельщиком, который уже разросся гипертрофически и занял всё прежде принадлежавшее и белому, и чёрному место. Тем не менее, он идёт за белым наружку, где сливается с ним и крушит все преграды, устремляясь навстречу славе, сытости и постоянству… На отвоеванной территории белый рецессивен, вторичен, и он обустраивает только внутренний дворик пробужденного зла, как отдельный ракетный гарнизон. Вокруг бродят одноглазые снайпер-циклопы и поливают цветы, из луковиц которых вырываются фиолетовые зонтичные соцветья. Дервишу больше нечего стремиться на Фудзияму…

* "Кто не поднимался на Фудзиями – дурак, кто поднимался – дважды дурак", – гласит старинная японская пословица.

Так что не следует повторяться: вчерашним снайперам назначено в саду у Дервиша быть уже не ревностными садоводами, а простыми растениями, которые уже Дервишу предстоит регулярно прорежать и выпалывать, уничтожая буйную накипь сорняков окрестных. И только…

Пусть Дервиши – оба теперь попашут в поту, и пока чёрный гений будет упрямо и жёстко отвоёвывать для своего белого братца всё новые и новые жизненные территории. Белый братец тоже, не будь дурак, будет приручать всё новых и новых снайпер-циклопов… На всякий пожарный случай…

Дворик военкомата – дворик ракетного гарнизона – дворик двухкомнатной квартиры на девятом этаже, с которой всегда легко можно выброситься наружу прямо с девятого этажа на колючую изгородь из "сторожевого" металла, охраняющего микроскопический общественный палисадник. Наверное, это некий суицидальный выход из взаперти, подсказываемый этим бесконечным сном, в котором ближе к утру просматривается и такой эпизод:

Дервиша таки убивает убийца-часовщик после того, как Дервиш заносит ему на ремонт просто огромную золотую луковицу карманных часов. Убивает же Часовщик в лет обоих – и черного, и белого Дервищей без разбору. И тут только часы безо всякого ремонта начинают тикать: тик-так… Дервиш отныне не хочет быть – ни белым, ни чёрным! Он просто не серая полукровка!

Зеркало проблем в жизни отражается в зеркале фактов в журналистике, зеркале рисков при расследовании, в зеркале страхов последующих сновидений… Из всех этих зеркальных осколков и отражений создается совершенно неповторимая собственная реальность… В ней Дервишу отныне и жить…

* В книжной лавке аптекарь весы позабыл. И ушел, не прощаясь,
усмехаясь лукаво в усы, – дескать, знаю, что сделал, – не каюсь!
Дескать, взвесьте на фунт чепухи, а на два – незатейливых грез,
и получите – чудо-стихи с эликсиром от горя и слез.

А потом – по полстрочки, по чуть, по чуть-чуть, по чуть-чуточке – бац!
Вы отыщете правильный путь, и достигните счастья не раз…
Ведь на взвешенной мерке весов каждой буковке будет дана
необъятная мера часов – парадигма любви и огня.

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 72066 от 24.08.2009

0 | 0 | 1448 | 17.11.2024. 19:27:59

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []